Звоны стоны перезвоны звоны вздохи звоны сны

Городецкий Сергей Митрофанович (1884–1967) – поэт, прозаик, драматург, переводчик. Его первый поэтический сборник «Ярь» (1907) стад манифестом нового поэтического направления. «Мы ведь можем, можем, можем!» – воскликнул Велимир Хлебников, носивший «Ярь» за пазухой. Символизм его первого учителя Александра Блока приобретал почву «в переживаниях первобытного человека, души, еще близкой к стихиям природы» (В. Брюсов). Александр Блок писал: «Прошло немногим больше года с той поры, как на литературное поприще вступил Сергей Городецкий. Но уже звезда его поэзии, как Сириус, яркая и влажная, поднялась высоко. Эта звезда первой величины готова закончить свое первое кругосветное плавание». Столь же обнадеживающими были отзывы Вяч. Иванова, Максимилиана Волошина, Валерия Брюсова. Георгий Чулков отмечал: «Сергей Городецкий – плоть от плоти земли Русской. Он пришел к нам из глубины древних полей во всем великолепии языческого варварства и сумел не повторяться, не погибнуть среди стен нашего „западного» города». Правда, Иван Бунин обратил внимание на то, что языческие образы «Яри» «просто выдуманы», в дохристианском пантеоне нет таких демонов, богатырей, чудищ». Но Городецкий и не ставил перед собой задачу реконструкции языческой мифологии, его «задорное язычество» было поэтической имитацией, подобной стилизациям Алексея Ремизова, «Весне священной» Игоря Стравинского. Главным его открытием в поэзии, после «Яри», стал Сергей Есенин. «Факт появления Есенина был осуществлением долгожданного чуда», – вспоминал он о своем первом знакомстве в марте 1915 года с девятнадцатилетним Сергеем Есениным. «Ярь» самого Сергея Городецкого и была по сути своей предвестником этого долгожданного чуда, но уже не стилизованного, а подлинного.

Обращение И.Ф. Стравинского, С.Н. Василенко, Н. Н. Черепнина и других композиторов к поэзии Сергея Городецкого периода «Яри» связано с общими тенденциями мифотворчества как в литературе, так и в музыке, изобразительном искусстве Серебряного века. Но неоязычество самого Городецкого, как и других поэтов , существовало параллельно с неохристианством и неотделимо от него. Это был своеобразный «ренессанс» русских «гностиков» начала XX века, некоторые из которых (Аделаида Герцык, Кузьмина-Караваева), пройдя через реальные круги ада своей эпохи, станут подлинно христианскими поэтами. Обращение Сергея Городецкого к религиозным образам и сюжетам, его молитвы в этом отношении тоже показательны.

Весна монастырская

Звоны-стоны, перезвоны,

Звоны-вздохи, звоны-сны.

Высоки крутые склоны,

Крутосклоны зелены.

Стены выбелены бело:

Мать игуменья велела.

У ворот монастыря

Плачет дочка звонаря:

Ах ты, поле, моя воля,

Ах, дорога дорога!

Ах, мосток у чиста поля

Свечка Чиста четверга!

Ах, моя горела ярко,

Погасала у него.

Наклонился, дышет жарко,

Жарче сердца моего.

Я отстала, я осталась

У высокого моста.

Пламя свечек колебалось,

Целовалися в уста.

Где ты, милый, лобызанный,

Где ты, ласковый такой!

Ах, пары весны, туманы,

Ах, мой девичий спокой!

Звоны-стоны, перезвоны,

Звоны-вздохи, звоны-сны,

Высоки крутые склоны,

Крутосклоны зелены.

Стены выбелены бело:

Мать игуменья велела

У ворот монастыря

Не болтаться зря.

(1907)

Молитва

Нет, не оставил Ты ее!

Но испытанье слишком долго,

Грядет ли царствие Твое

Скорей, чем высыхает Волга?

Чем обнажается земля,

Чем вымирают в избах дети,

Чем замыкается петля,

Чем крепнут дьяволовы сети?

Ты, Отче наш на небесех

В сияньи райских благолепий,

Ты, снявший с мира первый грех,

Поникни взором наши степи.

И сердце древнее Твое

Воскликнет, лютым стонам внемля:

Гряди же, царствие Мое,

На эту мученицу-землю!

1910

Молитва война

Не меня храни, родная,

В роковом бою,

Ты храни, не покидая,

Родину мою.

Дай ей славу, дай ей силу –

Вот моя мольба.

Я ж без ропота в могилу

Лягу, коль судьба.

1914

У Казанской Божьей Матери

Тихо теплятся огни.

Жены, дочери и матери

К Ней приходят в эти дни.

И цветы к Ее подножию

Ставят с жаркою мольбой:

«Матерь-Дева, силой Божией

Охрани ушедших в бой.

Над врагом победу правую

Дай защитникам Руси,

Дай сразиться им со славою

И от смерти их спаси.

На Кресте Твой Сын Единственный

За любовь свою страдал,

И Его глагол таинственный

К этим битвам Русь позвал.

Мы воюем за спасение

Братьев, страждущих славян.

Мы свершим освобождение

Подъяремных русских стран.

С кем враждует Русь лучистая –

Враг и Сына Твоего.

Дай же, Дева, дай, Пречистая,

Нашей силе торжество!»

У Казанской Божьей Матери

Дивно светел вечный взгляд,

Жены, дочери и матери

Перед Ней с мольбой стоят.

(1915)

Источник: Молитвы русских поэтов XX-XXI : [Текст] : антология / Всемирный русский народный собор ; [авт. проект, сост. и биогр. ст. В. И. Калугина]. – Москва : Вече, 2011. – 959 с. : ил., нот., портр., факс.; 28 см. – (Тысячелетие русской поэзии).; ISBN 978-5-9533-5221-5

Комментарии для сайта Cackle

Источник

НЕОТВЯЗНАЯ КАРТИНА

День тяжелый, мутно – серый
Настает.
Кров земли одервенелой
Плуг дерет.

Десятину распахали
В серый прах.
Петухи кричать устали
На плетнях.

Сохнут вскопанные комья,
Мрет трава.
Даль безлесья и бездомья
Вся мертва.

Лихо вьется по дороге
Злая пыль.
Это вымысел убогий
Или быль?

1909

Весна [Монастырская]

Звоны-стоны, перезвоны,
Звоны-вздохи, звоны-сны.
Высоки крутые склоны,
Крутосклоны зелены.
Стены выбелены бело:
Мать игуменья велела!
У ворот монастыря
Плачет дочка звонаря:

«Ах ты, поле, моя воля,
Ах, дорога дорога!
Ах, мосток у чиста поля,
Свечка Чиста Четверга!

Ах, моя горела ярко,
Погасала у него.
Наклонился, дышит жарко,
Жарче сердца моего.

Я отстала, я осталась
У высокого моста,
Пламя свечек колебалось,
Целовалися в уста.

Где ты, милый, лобызаный,
Где ты, ласковый такой?
Ах, пары весны, туманы,
Ах, мой девичий спокой!»

Звоны-стоны, перезвоны,
Звоны-вздохи, звоны-сны.
Высоки крутые склоны,
Крутосклоны зелены.
Стены выбелены бело.
Мать игуменья велела
У ворот монастыря
Не болтаться зря!

1906

Тревога

Напрасно ищешь тишины:
В живой природе нет покоя.
Цветенье трав и смерть героя,
Восторг грозы и вой луны,

Туч электронных табуны,
Из улья вешний вылет роя,
Вулкана взрыв и всплеск прибоя
В тебе таинственно равны.

Нирваны нет. Везде тревога!
Ревет у твоего порога
Полночных хаосов прилив.

Не бойся никакой Голгофы.
Весь мир плененной бурей жив,
Как твоего сонета строфы.

Налегла и дышать не даёт
Эта злобная, тёмная ночь.
Мне её ни с земли, ни с высот
Не согнать, не стащить, не сволочь.

Есть для глаз пара медных грошей,
Лихо пляшет по телу озноб.
Мчится в крыльях летучих мышей
Мимо окон измёрзнувший гроб.

Золотой чешуёю звеня
И шипя издыхающим ртом,
Гаснет в мокрой печи головня,
Холод барином входит в мой дом.

Не стянуть отсыревших сапог
И пальтишком костей не согреть.
Но весны нарастающий рог
Мне трубит, что нельзя умереть.

1919

Непостижима ты, и все непостижимо,
Когда тобою, темной, проникаюсь я.
И кажется тогда: все тайны бытия
Скрываются в одной тебе, моей любимой.

Без жалости я детское оставил знанье.
Без страха ухожу в твою ночную даль.
И терпкая, как запах трав степных, печаль,
И жадное, как поцелуй, со мной страданье.

1914

Послушай море:
Услышишь сердце
Глубин морских.

Послушай сердце:
Услышишь море
Страстей людских.

1912

Веснянка

Жутко мне от вешней радости,
От воздушной этой сладости,
И от звона, и от грома
Ледолома
На реке
Сердце бьется налегке.

Сердце вешнее улыбчиво,
Сердце девичье узывчиво.
Эта сладкая истома
Незнакома
И страшна, –
Пала на сердце весна!

Верба, ягода пушистая,
Верба, ласковая, чистая!
Я бы милого вспугнула,
Хлестанула,
Обожгла,
В лес кружиться увела!

Я бы, встретивши кудрявого,
Из-за облака дырявого,
Вихрем волосы раздула
И шепнула:
«Милый, на!
Чем тебе я не весна?»

1907

ПУТНИЦА

Я дал ей меду и над медом
Шепнул, чтоб слаще жизнь была,
Чтоб над растерзанным народом
Померкнуло созвездье зла.

Она рукой темно – янтарной
Коснулася моей руки,
Блеснув зарницей благодарной
Из глаз, исполненных тоски.

И тихо села на пороге,
Блаженством сна озарена.
А в голубой пыли дороги
Все шли такие ж, как она.

1916

С мороза алая, нежданная,
Пришла, взглянула и ушла.
Как яблоня благоуханная,
Душа скупая расцвела.

И опадают ало-белые,
Как снег вечерний, лепестки.
Хранит ладонь осиротелая
Лишь холодок её руки.
1913

ВОЛ

Жил Вол, возы возил
И выю под ярмом носил –
На то и Вол он был.

Но вой весенних сил
Его однажды пробудил.
Ярмо и кол
Он на куски разбил –
В луга ушел,
И волен Вол до ночи был.

Когда же вечер ночь привел
И землю страхом затемнил,
Вол взвыл
И к воле хвост поворотил.
А утром выю воз опять сдавил,

На то и был он вол.

Ставят Ярилу

Оточили кремневый топор,
Собрались на зеленый ковер,
Собрались под зеленый шатер,
Там белеется ствол обнаженный,
Там белеется липовый ствол.
Липа, нежное дерево, липа –
Липовый ствол
Обнаженный.

Впереди, седовласый, космат,
Подвигается старый ведун.
Пережил он две тысячи лун,
Хоронил он топор.
От далеких озер
Он пришел.
Ему первый удар
В белый ствол.

Вот две жрицы десятой весны
Старику отданы.
В их глазах
Только страх,
И, как ствол, их белеют тела.
Так бела
Только — нежное дерево — липа.

Взял одну и повел,
Опрокинул на ствол,
Привязал.
Просвистал топором –
Залился голосок
И упал.
Так ударился первый удар.

Подымали другие за ним
Тот кровавый топор,
Тот кремневый топор.
В тело раз,
В липу два
Опускали

И кровавился ствол,
Принимая лицо.
Вот черта — это нос,
Вот дыра — это глаз.
В тело раз,
В липу два.
Покраснела трава,
Заалелся откос,
И у ног
В красных пятнах лежит
Новый бог.

16 июля 1905

Береза

Я полюбил тебя в янтарный день,
   Когда, лазурью светозарной
   Рожденная, сочилась лень
   Из каждой ветки благодарной.

Белело тело, белое, как хмель
   Кипучих волн озерных.
   Тянул, смеясь, веселый Лель
   Лучи волосьев черных.

И сам Ярила пышно увенчал
   Концы волос зеленой кроной
   И, заплетая, разметал
   В цвету лазурном цвет зеленый.

14 июня 1906

ЯРЬ

Рожество Ярилы

В горенке малой
У бабы беспалой
Детей несудом.
Зайдет ли прохожий,
Засунется ль леший,
На свежей рогоже,
Алее моркови,
Милует и тешит,
Ей всякое гоже,
С любым по любови,
Со всяким вдвоем.
Веселая хата
У бабы беспалой.
Роятся ребята,
Середний и малый,
Урод и удалый,
Помене, поболе,
На волюшке-воле.
Отцов позабыла.
Пришел и посеял,
Кручину затеял,
Кручину избыла,
И тóмятся губы,
Засýха постыла,
Пустыни не любы.
«Где батько мой, мамо?»
— «За тучами, тамо,
Где ветер ночует».
— «Где батя, родная?»
— «За теми лугами,
Где речка лесная
Истоки пестует».
— «Где, мамо, родимый?»
— «За теми ночами,
Любимый,
Где месяц жарует».
Весною зеленой
У ярочки белой
Ягненок роженый;
У горлинки сизой
Горленок ядреный;
У пегой кобылы
Яр-тур жеребенок;
У бабы беспалой
Невиданный малый:
От верха до низа
Рудой, пожелтелый —
Не, не, золоченый!
Ярила!
20 июня 1905

Письмо с фронта

О тебе, о тебе, о тебе
Я тоскую, мое ликованье.
Самой страшной отдамся судьбе,
Только б ты позабыла страданье.

Плачет небо слезами тоски,
Звон дождя по садам пролетает.
С яблонь снегом текут лепестки.
Скорбь моя, как огонь, вырастает.

Вот она охватила сады
И зарю у озер погасила,
Оборвала лучи у звезды,
У вечерней звезды белокрылой.

Ало-черным огнем озарен,
Страшен свод. Но, смеясь и сияя,
В высоте, как спасительный сон,
Ты стоишь надо мной, дорогая.

Я к тебе из томленья, из тьмы
Простираю безумные руки.
О, когда же увидимся мы
И сольемся, как в пении звуки?

1916

Источник

Сергей Городецкий родился 17 января 1884 года в Санкт-Петербург в семье земского деятеля, действительного статского советника, сотрудника Министерства внутренних дел, литератора-этнографа и художника-любителя, большого ценителя искусства. Мать Сергея в юности была знакома с Тургеневым; в доме родителей бывали видные писатели и художники, среди них – Соловьёв, Лесков, подаривший мальчику «Левшу» с автографом. С детства Сергей чувствовал тягу к литературе, любил Пушкина, Кольцова, Никитина.

После смерти отца девятилетний мальчик испытал нужду: мать осталась с пятью детьми, и с шестого класса гимназии Городецкий подрабатывал уроками. В 1902 он поступил на историко-филологический факультет Петербургского университета и, как позже признавался в автобиографии: «Погнался за тремя зайцами: наукой, живописью и поэзией. Ни одного ещё не догнал, но и ни один ещё не убежал от меня».

Сергей Городецкий увлечённо занимался славянскими языками, историей искусств, русской литературой. В университете в 1903 познакомился со студентом Блоком и подружился с ним. В квартире у Блока Городецкий читал свои ранние стихи, выставлял рисунки, позже состоял с ним в переписке, делился раздумьями о жизни и искусстве.

Городецкого занимали мировоззренческие проблемы, потом он рассказывал о духовных скитаниях, увлечении античностью, славяноведением, отечественной культурой, философией Ницше и Бергсона. Сергей Городецкий глубоко переживал поражение России в войне с Японией, часто думал о гибели мира и собственной смерти. В результате сложился первый сборник стихотворений. Образность и стилистику первых стихотворных опытов Сергея Городецкого определили, с одной стороны, влияния, идущие от поэзии младших символистов — Блока, Андрея Белого, с другой — впечатления, вынесенные им из поездки в Псковскую губернию, где молодой поэт участвовал в крестьянских играх, записывал песни, поверья, вживаясь в дух народного мифотворчества. «Всё свободное время я проводил в народе, на свадьбах и похоронах, в хороводах, в играх детей. Увлекаясь фольклором ещё в университете, я жадно впитывал язык, синтаксис и мелодии народных песен. Отсюда и родилась моя первая книга «Ярь», – писал Городецкий.

Стихи Сергея Городецкого, пропитанные пантеистическим ощущением полноты и единства окружающего мира, были с восторгом приняты в «башне» Вячеслава Иванова, которую он посещал в 1905, и сделали его «знаменитым в одну ночь». Городецкий так вспоминал об этом: «…в конце 1905 года я, прочитав свои «ярильские» стихи в присутствии всего символического Олимпа, то есть Вяч. Иванова, Бальмонта, Брюсова, Сологуба, Блока, Белого, Мережковского, Гиппиус, Бердяева, профессоров Зелинского и Ростовцева, стал «знаменитым» поэтом и на недолгое время изюминкой «сред»

В 1906—1907 годах Городецкийопубликовал книги стихов «Ярь», «Перун», «Дикая воля» — это были символистские произведения с фольклорным уклоном. На сборник «Ярь» откликнулись Брюсов, Вячеслав Иванов, Блок. Привлекали чувства свежести, жизнерадостности, веявшие со страниц книги молодого поэта, его умение выразить в слове переживания души, близкой к природным стихиям.

Весна [Монастырская]

«Ах ты, поле, моя воля,
Ах, дорога дорога!
Ах, мосток у чиста поля,
Свечка Чиста Четверга!

Ах, моя горела ярко,
Погасала у него.
Наклонился, дышит жарко,
Жарче сердца моего.

Я отстала, я осталась

У высокого моста,
Пламя свечек колебалось,
Целовалися в уста.

Где ты, милый, лобызаный,
Где ты, ласковый такой?
Ах, пары весны, туманы,
Ах, мой девичий спокой!»

1906

Жажда «большой, здоровой поэзии» и «искание мировой гармонии», с ранних лет вдохновлявшие Городецкого и бросавшие его из одной крайности в другую (от «мистического анархизма» к «реалистическому символизму» и акмеизму), приводят его к своеобразно трактуемой «русской идее», к поискам объединяющего начала в христианской религии и ее носителях — нищих, калеках («Русь», 1910). Однако «религиозные искания» Городецкого не встретили поддержки у его ближайшего окружения, и безжалостный приговор Вяч. Иванова, вынесенный сборнику «Русь», положил конец отношениям Городецкого и вождя петербургских символистов.

В 1911 Городецкий стал одним из организаторов «Цеха поэтов». 20 октября 1911 на квартире Городецкого состоялось организационное заседание «Цеха поэтов», на котором он вместе с Гумилевым был избран «синдиком» «Цеха». Так начался новый этап его литературной деятельности — акмеистический. Городецкий становится одним из идейных вдохновителей новой поэтической школы. Выступая как критик, он энергично поддерживает собратьев по «Цеху поэтов»: Ахматову, Мандельштама, получает поддержку со стороны «мэтра» — Гумилева.

Сборник «Цветущий посох» (1914), объединивший стихи 1912, был представлен автором как программно-акмеистский. Это было подчеркнуто и в предваряющем сборник «Посвящении», и в продуманной архитектонике сборника, построенного как своеобразный дневник, и в выборе стихотворной формы — восьмистиший, дающих, по мнению Гумилева, «возможность запечатлеть самые мимолетные мысли и ощущения». «Деятельное любование миром» в его «прекрасной сложности» и при этом ясность и четкость поэтической мысли — вот цель, которую ставил перед собой поэт на путях акмеистического совершенствования.

В начале первой мировой войны Сергей Городецкий поспешил отозваться на официальный патриотизм сборником стихов «Четырнадцатый год» (1915), что привело его к «ссоре с передовой русской литературой».

В 1915, после фактического распада первого «Цеха поэтов», активно Городецкий популяризировал творчество «новых крестьянских поэтов» (Клюева, Клычкова, Есенина, Верхоустииского, Ширяевец), по его инициативе были созданы группы «Краса» и «Страда», объединяющие крестьянских поэтов.

В 1916 Городецкий уезжает из Петрограда на Кавказский фронт как корреспондент газеты «Русское слово». Там и застала его Октябрьская революция. В первые послереволюционные годы, работая в Тифлисе и Баку, Сергей Городецкий становится видной фигурой литературной жизни Закавказья. Он поступает на службу в РОСТА, затем в Политуправление Каспийского флота.

Сергей Есенин и Сергей Городецкий, 1919.

Напрасно ищешь тишины:
В живой природе нет покоя.
Цветенье трав и смерть героя,
Восторг грозы и вой луны,

Туч электронных табуны,
Из улья вешний вылет роя,
Вулкана взрыв и всплеск прибоя
В тебе таинственно равны.

Нирваны нет. Везде тревога!
Ревёт у твоего порога
Полночных хаосов прилив.

Не бойся никакой Голгофы.
Весь мир пленённой бурей жив,
Как твоего сонета строфы.

Июнь 1918, Тифлис

В 1919 в Тифлисе он пытается создать объединение молодых поэтов, аналогичное акмеистскому «Цеху поэтов». В сборнике под характерным названием «Акмэ», изданном тифлисским «Цехом поэтов», Городецкий выступил с несколькими стихотворениями в новой стилевой манере (два «Ноктюрна», «Бессмертие», «Черепа»). В них поэт развивает прежний акмеистский тезис приятия мира «во всей совокупности красот и безобразий», смыкаясь с тем крылом акмеизма, которое было представлено именами Нарбута и Зенкевича.

Репин И.Е. Портрет поэта С.М.Городецкого с женой. 1914

С 1921 Городецкий жил в Москве, много публиковался, переводил поэзию народов СССР. До 1924 работал в Театре Революции, затем до 1932 — в литературном отделе газеты «Известия». В Москве Сергей Городецкий не оставлял попыток возрождения «нового» акмеизма. В 1925 вышел подготовленный им сборник «Стык» — орган московского «Цеха поэтов». Поиски поэтического языка, эквивалентного переживаниям революции, объединили в сборнике таких разных поэтов, как Антокольский и Зенкевич, Инбер и Сельвинский, Шенгели и Ширяевец.

В 1920-е Городецкий издал сборники своих стихов «Серп» (1921), «Миролом» (1923), «Из тьмы к свету» (1926), «Грань» (1929).

В 1930-е Сергей Митрофанович много работал над оперными либретто — это был хороший и сравнительно безопасный способ литературного заработка. Написал новый текст («немонархический») оперы Глинки «Жизнь за царя», получившей название «Иван Сусанин». Во время Отечественной войны был в эвакуации в Узбекистане и Таджикистане, переводил местных поэтов.

В 1958 Сергей Городецкий опубликовал автобиографический очерк «Мой путь». В 1960-е пишет стихи, посвященные подвигу космонавтов. В последние годы жизни преподавал в Литературном институте им. М. Горького, работая с заочниками. Последние стихи – «Горячее время», «Видна дорога».

Сергей Митрофанович писал литературно – критические статьи (о Никитине, Короленко, Блоке, Есенине), исследование о сказках. Городецкий перевел ряд произведений заподно-европейских писателей: Мольера, Гауптмана, Гамсуна, Золя, Толлера

Умер Сергей Митрофанович Городецкий 7 июня 1967 в Обнинске.

Источник