Вам и не снилось анекдот
* * *
На первом в году общешкольном собрании вопрос дисциплины стоял, так сказать, в профилактических целях. На тех собраниях, которые потом, после общего, должны были проходить по классам, тему определял сам классный руководитель. И Таня решила: это будет разговор о здоровье. Что бы там ни говорила их врач-оптимист, надо на здоровье обратить внимание. Последние трудные классы плюс неуправляемая акселерация, плюс вся наша жизнь с ее стрессами, гиподинамией и шумами – все это надо знать. Ее бывший друг, доктор Михаил Славин, писал работу о признаках ранней ишемии. Он ей рассказывал много жутких историй, а она все их записывала. Записывала тогда и думала: классический отход от заветов мамы. Я записываю его мысли, вместо того чтобы оставить его ночевать. А сейчас мысли пригодились. Она листала тетрадку, там его рукой были нарисованы самые примитивные (“Для таких темных, как ты”, – говорил он) чертежики и диаграммы. Она перерисовывала их, ощущая тоскливую пустоту. Как раз состояние для рисования схем.
Родителей на собрание пришло мало. Несколько новых мам озирали Таню внимательно и придирчиво. Родителей Юльки не было. Из “старых” первой пришла мама Романа. В который раз Таня обратила внимание, как она тяжела для своих лет. Она больше всех взволновалась разговором о здоровье. Все ушли, а она, обмахиваясь тетрадкой, все выспрашивала.
– А у Ромасика очень большие синяки под глазами?.. А не производит он впечатление чем-то больного?..
Таня не судила ее за глупый страх, она понимала его, профессионально обязана была понимать в родителях. И все-таки Вера, как всегда, показалась ей клушей с одной-единственной функцией – вырастить дитя. Не укладывалось в голове, что она инженер, что у нее есть, должны быть, какие-то профессиональные знания, что она вообще может о чем-то думать, кроме сына. Таня нарочно спросила ее о работе, та долго сосредоточивалась, морщила лоб, потом засмеялась и сказала:
– Вы сбили меня с толку. Когда я думаю о муже и сыне, я дурею. Это видно? Видно, видно… Я знаю… Так что о работе? Работаю. Служу. Все у меня хорошо в этом смысле. Почему вы спрашиваете?
Она даже слегка рассердилась на Таню за это нефункциональное любопытство. В конце концов, действительно, какое кому дело до ее служебных качеств? Тем более учительнице, для которой главное, чтобы она была хорошей матерью и хоть каким инженером…
Вера срисовала у Тани из книги упражнения для ликвидации сутулости. Роман, правда, сутулым не был. Но мамы сутулых поспешно убежали – знаем! знаем! – а эта сидела и рисовала. И лицо у нее было девчоночье, юное, одухотворенное, хоть и возникало из тяжелого двухъярусного подбородка.
* * *
Октябрь был как никогда.
– Я сто лет не видела таким Ботанический! – восхищалась учительница биологии, особа экспансивно-романтическая. – Что-то особенное. Иллюзия чего-то неземного! Хочется упасть в эту красоту и умереть! Умоляю! Поведите срочно детей!
Все захохотали, а она не могла понять почему.
– Чего вы? Чего вы? – спрашивала она.
– Обнаружили в тебе склонность к массовому убийству. Всей школой упасть и умереть!
– Я же не в том смысле! – стала оправдываться смущенная учительница.
– В том! В том! – смеялась Таня.
– …Ой! – закричала Юлька и сняла “облучок”. – Это же в Останкине. Там действительно здорово!
– А! – сказал Роман. – Экспедиция на Млечный Путь. Татьяна Николаевна, а какие гарантии возвращения?
– Без гарантий, – ответила Таня. – Операция, полная риска. Можем умереть от красоты.
Умереть от красоты захотели почти все и отправились на другой конец Москвы на следующий же день. Ходили по саду почтительно, артистично всплескивали руками, закатывали глаза, и вдруг Сашка с диким воплем кинулся к фонарному столбу.
– Братцы, – закричал он, – железный! Как это прекрасно!
Все тут же подхватили игру, картинно встали на колени вокруг столба, а Сашка произнес торжественный спич в честь Прометея, Яблочкова, чугунолитейного производства и призвал всех собирать металлолом.
Таня сказала: “Ах так… И не надо… Гуляйте!” И они просто гуляли, а потом, когда шли назад, Юлька и Роман отстали. Почему-то тогда Таня подумала: они подходят друг другу, как две половины одной разрезанной картинки. Но она не в первый раз так думала, видя возникающие на ее глазах юные пары, поэтому как подумала, так и забыла. А вспомнила о первом своем впечатлении уже потом, потом…
* * *
– Сколько в тебе кровей? – спросила Юлька.
– Одна единая неделимая русская, – торжественно ответил Роман.
– Ты вряд ли будешь гениальным, – серьезно сказала Юлька. – У меня гораздо больше шансов. У меня тоже преимущественно русская, но слегка разбавленная.
– Водой или сиропом? – спросил Роман.
– Сам дурак, – серьезно продолжала Юлька. – Бабушка у меня из немцев…
– Фи! – не поддавался Роман. – Тоже мне кровь…
– Мой отец – метис…
– Вот это уже мне нравится! – обрадовался Роман. – Метис – это звучит гордо.
– Не в том смысле, – сказала Юлька. – Он наполовину украинец, наполовину поляк. Понял?
– Тогда он мулат, – засокрушался Роман. – Это уже не так гордо. Не быть тебе гениальной. – И заинтересованно спросил: – А негров в вашем роду не было?
– Монголы были, – приняла наконец игру Юлька. – Те, что из ига…
– Слава богу, – обрадовался Роман. – Хоть что-то… Можно, я буду звать тебя просто: Монголка?
Потом удивлялись, почему он кричал в классе: “Монголка!”
– Что в ней монгольского? – спрашивали ребята.
– Душа, – отвечал загадочно Роман. – Она ведь из ига. Сама сказала.
Судьба подарила им несколько абсолютно безоблачных месяцев. Это навсегда останется тайной, как их дотошные родители именно в этом случае долгое время были слепы и глухи и остались не в курсе. Дело в том, что Людмила Сергеевна ждала ребенка (“Спохватилась после сорока! Но надо! Надо!”), а Вера возилась с Костей, у которого обострились все хворобы, и его попеременно перекладывали из больницы в больницу. (“Знала, есть какая-то Юля. Фамилия мне ничего не сказала, а Ромасик никогда поздно не задерживался. Ведь на это смотришь в первую очередь”.)
Они назначали свидания в детском отделе универсама, у бассейна, где вместе с зелеными шарами мячей плавали зеленые крокодилы, киты, черепахи. Они садились на кафельные берега бассейна и пропадали. Люди становились природой, и совершенно не имело значения их человеческое количество. А может, чем больше – было даже лучше. Роман и Юлька только меняли место на своем “берегу” в зависимости от того, что в универсаме выбрасывали и как выстраивалась очередь. Они сидели с авоськами для хлеба, молока, как с неводами; люди же шуршали, бушевали, как деревья, как море, как ветер. А вот крокодилы были живые и настоящие, и звали их Сеня и Веня.
– …А когда ты на меня обратил внимание?
– Когда мы молились фонарному столбу. Все на коленях в шутку, а ты по-настоящему…
– Вот дурачок… Я тоже в шутку.
– Я понимаю. Но вид у тебя был как по-настоящему… И пятки у тебя, такие маленькие-маленькие, торчали вверх.
– Пятки? – Юлька смущенно закрывает глаза ладонью. – Как тебе не стыдно… Они, наверное, были грязные… Мы же по пыли шастали.
– Были, – отвечает Роман. – Мне даже хотелось послюнявить палец и потереть их.
– Ну а потом?
– А потом ты с умным видом болтала глупости о своих кровях. Как я понимаю, намекала мне на скрытую в тебе гениальность. Я тогда представил, как это все в тебе происходит. Бежит в тебе алая-алая – это русская кровь, а в ней фонтанчиками бьют синяя немецкая, светло-зеленая польская, оранжевая монгольская…
– Господи! Да нет во мне монгольской! Ты это сам выдумал…
– Не перебивай старших… От этого многоцветья ты изнутри вся светишься. Ты знаешь, что ты светишься?
– Как это?
– Как салют. Правда, крокодилы?
Юлька крутит им головы: мол, неправда.
– Когда мы поженимся, мы заберем их, – говорит Роман.
– А когда это будет? – спрашивает Юлька.
– Очень скоро. Девятый, считай, мы уже кончили. Так? Значит, десятый. Это ерунда. Сразу после экзаменов.
– Но ведь нам не будет еще восемнадцати.
– Тогда мы уедем в Узбекистан, там можно раньше…
– А что мы будем делать с Сеней и Веней?
– Они будут жить в ванной, ждать наших детей…
– Ой!
– Чего ты?
– У мамы стали выпадать зубы. Она говорит, что я у нее забрала два зуба, а вот этот неизвестный товарищ уже четыре. Она страшно переживает. Зубов нет, пятна… Старая стала… Мне ее жалко…
– Тебе ничего не повредит…
– В каком смысле?
– Я представил тебя без зубов и с пятнами: очень хорошенькая старушка.
Источник
27 июля — неофициальный праздник всех любителей поспать, пришедший к нам из далекой ленивой Финляндии. Гляди, какие нам приснились анекдоты про сон и безделье.
Мои детские наказания превратились во взрослые радости: рано ложиться спать, не выходить на улицу, обеденный сон.
Последние пару дней тело ватное, совсем нет сил, работать и концентрироваться не получается, клонит в сон. Сдал анализы.
Как я и думал: у меня обнаружили антидела.
— А кем ты хочешь стать, когда выспишься?
Сегодня я первый раз заснул в линзах и наконец-то увидел сон.
— Лучше всего от переедания помогает крепкий здоровый слон.
— Вы хотели сказать — крепкий здоровый сон?
— Сон тоже помогает, только слон лучше.
Волку снится страшный сон: приходят ноги и начинают его кормить…
Как быстро уснуть:
1. Проветрить комнату.
2. Лечь на кровать.
3. Начать в уме планировать следующий день.
4. Неожиданно захотеть паштет и посмотреть документальный фильм про стрекоз.
5. Никак.
Спать охота — это когда моргнул в 6.00, а выморгнул в 8.00.
Вам тоже сон не придает бодрости, а просто телепортирует из одного дня в другой?
Кто встает рано — жаворонок, кто ложится поздно — сова, а тот, кто поздно ложится и рано встает, — просто больная птица. Вероятнее всего, дятел.
Никогда не пользуйтесь туалетом во сне… Это ловушка!
— Абрам! Мне сегодня страшный сон приснился, прямо кошмар какой-то. Софи Лорен, Клавдия Шиффер, Шэрон Стоун и моя жена Роза дрались между собой, чтобы провести со мною ночь.
— Ну и что же здесь кошмарного?
— Дело в том, что победила моя Роза.
Сон — это хорошо, потому что это как быть мертвым, только не расстраивая свою семью.
Сплю, мне снится, что времени уже десять и я опоздал на работу. Открываю глаза, смотрю на часы: времени десять, я опоздал на работу. А сон-то вещий был!
Чтобы спешить на работу в молодости, там должна ждать тебя красивая девушка.
Чтобы спешить на работу в зрелости, там должна ждать тебя бутылочка коньяка.
Чтобы спешить на работу в старости, там должен ждать тебя крепкий и здоровый сон.
Самый длинный сон был зафиксирован у студента Сидорова, который, уснув на паре по истории, проспал с XVII по XX век.
Иногда мне снится один и тот же кошмарный сон, будто я в школе пишу контрольную по алгебре.
К счастью, я быстро просыпаюсь в съемной однушке с двумя просроченными потребительскими кредитами…
Дела сами себя, конечно, не переделают, но и сон сам себя, знаете ли, не поспит.
Посоветовали книгу о том, как бороться с бессонницей. Читал ее до утра.
Хватит. Надоело. Достаточно. Больше не буду перед сном читать словарь синонимов.
— Ты видел сон про обезьянок и бегемота?
— Нет, не видел.
— Посмотри. Классный сон!
Выражение «На пенсии выспишься» — наглая ложь. На пенсии мы будем вставать в семь утра, кататься в автобусах, ворчать и бесить всех своим существованием, там не до сна.
Здоровый сон не только продлевает жизнь, но и сокращает рабочее время.
Самый страшный сон рыбака. Снится, что он умер, а его жена продает снасти по той цене, которую он ей называл.
(Точно такой же анекдот в ходу у гитаристов. — Прим. ред.)
Если вас уже третий рабочий день подряд клонит в сон, значит, сегодня среда.
И поцеловал тогда принц спящую принцессу. И пробудилась принцесса, отвесила принцу подзатыльник, переставила будильник еще на два часа и легла досыпать.
Прочитал, что нельзя есть за два часа до сна. Так и не смог лечь спать.
— А я вот наконец-то справился с бессонницей. Теперь хорошо засыпаю.
— Бухать по вечерам начал?
— Блин! Но как ты узнал?
Доказано исследованиями ученых. Чтобы выспаться, вовсе не обязательно много спать. Главное — попасть в ту фазу глубокого сна, которая длится 8-10 часов.
Глаза могут многое сказать о человеке. Например, спит он или нет.
Мне нужно хорошо выспаться, поскольку завтра важный день. Но не могу заснуть, потому что завтра важный день.
Если у тебя что-то не получается, ложись спать и надейся, что умрешь во сне.
— Чтобы уснуть быстрее, считаю в уме женщин, с которыми спал.
— Почему не баранов?
— Ой, да там было-то один раз…
Сегодня ночью мне приснился настолько хороший сон, что даже во сне понял, что это — сон.
Пора уж что-то поменять в своей жизни, подумал я, лежа на диване, и повернулся на другой бок.
— Милый, ты кого всю ночь Наташей называл?
— Ай, ты ее не знаешь, мы во сне познакомились.
Вы знаете это чувство, когда просыпаешься утром полный сил и бурлящей энергии, переделываешь кучу дел, ложишься пораньше в предвкушении следующего плодотворного дня? Вот и я не знаю.
Если лень заправлять одеяло в пододеяльник — залезаете в пододеяльник сами, а одеяло кладете сверху.
Если твоя женщина уснула во время занятий любовью, значит она тебе доверяет.
Ничто так не украшает спящего мужчину, как ребёнок с фломастерами.
Знаете ли вы, что если будильник ставить не на 07.00, а на 07.04, то к концу месяца вы накопите целых два часа сна?
Олег «Апельсин» Бочаров
27 июля 2020
Источник
Костя высчитал угол поворота домой по отношению к дороге и нашел, что он нерационален. Именно такой угол дает возможность создания сквозных ветров в квартале. Он писал ядовитое письмо в “Литературку”, когда услышал шум. Последнее время – он заметил – Вера стала громко говорить. Он еще не делал ей замечания, но, пожалуй, пора, что это за крики, у него лопаются барабанные перепонки. Вера стремительно вошла и закрыла за собой дверь, и ухнулась прямо рядом на диван, что тоже было против правил: позвоночнику требовалась неподвижность, а сидящая рядом Вера слишком прогибала диван и этим вредила, вызывая возможное обострение. Костя посмотрел на Веру сурово, но снова ничего не сказал: жена была не в себе.
– Что делать? – спросила она. – Что делать? Нашего дурачка сына опутала дочь твоей бывшей возлюбленной. Он пришел от нее выпивши… И собирается жениться…
Косте показалось, что его силой вытаскивают из теплой душистой ванны, вытаскивают в холодное, сырое помещение на сквозняк, на цементный пол… Приходится ежиться, хлопать ладонями по бокам, притопывать ногами, чтобы прийти в себя, а все эти движения им забыты и доставляют неудобства.
– Какой моей возлюбленной? – спросил он слабым голосом, призывая на выручку верного своего друга – Болезнь.
Но Вера сегодня сама не своя. Она кричит даже на него, больного!
– Какой? А у тебя их сколько было? Сто? Двести? Тогда уточняю – Людмилы Сергеевны. Лю-у-си! Люсеньки!
Что-то мучительно сладкое кольнуло в сердце и вызвало тахикардию. Вспомнилось, как старуха Эрна так обещала, так сулила ему счастье… “…Теперь, после этого вертопраха, она вас оценит, Костя!”
Вера тогда кормила Романа. Какой Костя был счастливый от посулов Эрны, а главное, можно было не скрывать радость: все понимали ее однозначно – сын же родился!
Старуха обманула. Ну и бог с ней. Как бы еще все сложилось с Люсей, она вся такая эмоциональная, экспансивная, с Верой ему покойней. Пусть она только говорит тише и не бухается на диван.
– Что делать? Я тебя спрашиваю. Что делать?
– А почему такая паника? – освободившись от тахикардии, спросил Костя. – Ну, влюбился, ну и что?
Вера второй раз за такое короткое время испытала жгучее чувство ненависти – теперь к мужу. Увиделось сразу все: и постоянное лежание, и бессмысленные подсчеты чьих-то просчетов, и то, что нет у нее мужчины в доме, а значит, снова, как всегда, придется все решать самой. А что решать и как решать, она не знает.
– Ну, влюбился, ну и что? – снова спросил Костя, чувствуя, как прежнее умиротворенное состояние охватывает его и уже не надо притопывать и поеживаться.
– А если они начали жить половой жизнью? – просвистела Вера.
И Костя захохотал. Ну можно ли придумать что-то более глупое? Роман – еще ребенок. Костя сам в этом отношении развился поздно. И потом… Где? Когда? Мальчик все время дома, ну вот сегодня уходил, но ведь на улице был день… Да и не такой он… Он робкий, жалостливый, а это, извините, несколько насилие… Он, Костя, сам в свое время этого боялся… Надо, чтобы нашлась опытная женщина, а так, девчонка, сверстница… Это невообразимая чушь!
– Не паникуй, Веруня! – сказал он ласково. – Ничего у него нет. Целуется где-нибудь украдкой в лифте.
– Ты что, не видишь современную молодежь? – зло спросила Вера. – Им же на все плевать. Они готовы отдаваться на глазах у всех!
– Молодежь во все времена одинакова! А первый признак старости, Веруня, брюзжание на ее счет. Рома! – закричал Костя громко. – Что ты делаешь, сынок?
– Решаю математику! – ответил Роман.
– Вот видишь! – усмехнулся Костя.
– От тебя помощи, как от козла молока, – сказала Вера. – Надо думать самой.
Она ушла в кухню и за привычной возней снова и снова вспоминала слова Романа. Что он имел в виду, говоря о доказательствах? Может, просто словесная клятва, тогда это ничего. Слов столько, что, если их бояться, вообще жить не стоит. Уехать бы куда, уехать… Опять же десятый класс, куда тронешься? Надо было после девятого отправить его в Ленинград. У нее сестра учительница, она так прямо и предлагала: “Привози, сделаем Ромке медаль”. Но потом прикинули, какой от нее, от медали, нынче прок, в вузе все равно экзамены. А надо было увезти на годик. Себя тогда пожалела – как без него? Год бы прошел незаметно, да и дорога в Ленинград скорая, можно было бы на субботу и воскресенье ездить… И мама всегда бы выручила деньгами – у нее персональная пенсия остается полностью. Ленинград, Ленинград… В этом слове была надежда. Был выход. За этим словом стояла вся Верина семья, готовая ринуться на помощь, если понадобится. Они не Костя. Они не отмахнутся. Они поймут. И помогут. Вера, если и не успокоилась совсем, то все-таки увидела какой-то выход на случай разных обстоятельств.
Вот какое письмо получил Роман:
“Рома! Ты меня стал избегать. Я выхожу из класса, а тебя уже и след простыл. А может, это случайность?.. Но я хочу тебе сказать, что ты все это напрасно делаешь. Я стойкий человек и все вынесу. Твоя Юлечка не способна и на сотую часть того, на что способна я. Я готова для тебя на все, хоть сейчас. И я буду всю жизнь там, где ты. Я в институт поступлю в тот, где ты, хоть студенткой, хоть уборщицей. Так что можешь убегать, можешь не убегать – все равно. А Юлечку выдадут замуж за того, у кого есть машина. Я ее мамочку хорошо знаю. А твоя мама – простая труженица, как и моя. Всю жизнь вкалывает. А это тоже, Рома, важно, кто чей сын или дочь. Я не такая дура, как ты думаешь, разбираюсь в жизни. Поэтому давай договоримся ходить из школы вместе.
Алена
Мне знакомая продавщица сказала, что над вами весь универсам уже смеется, все вас там знают и показывают пальцами”.
Письмо лежало сверху на Романовом столе, и Вера его прочла. Потом она накапала двадцать капель настойки пустырника, двадцать капель боярышника и запила всем этим таблетку седуксена. Десять минут назад Роман ушел в универсам за молоком и кефиром. И ведь всегда в одно и то же время. Думалось, это от его четкости, организованности, а оказывается, весь “универсам смеется”. Но больше всего Веру возмутило это сравнение ее с парикмахершей, Алениной матерью. Знала она ее, считай, с первого класса, кто ее не знал, крикастую бабу. И что же они – ровня? Вообще-то, конечно, странные это мысли для нашего времени, когда все равны, но почему ее к одной приблизили вплотную – “простая труженица”, – а от другой отделили пропастью? От этой треклятой Лю-у-си, Люсеньки. Но ведь если пропастью, то это хорошо! Ведь она порядочная женщина, а кто та? Вера кипела бы гневом, не выпей она столько всего, а сейчас ее поедом ела вялая, но какая-то прилипчивая обида, хотелось плакать со стоном, но плакаться было некому, и она, надев самые удобные туфли, пошла в универсам. И нашла их сразу.
Они сидели, прижавшись лбами, на своем “берегу”, а Сеня и Веня лежали зелеными носами у них на коленях.
– …Мой отец постоянно дома, даже в хорошую погоду…
– Я думала о бабушке Эрне. Надо бы ей купить билеты в кино.
– На пять серий…
– На одну бы… Но она безумно хитрая. Сразу заподозрит.
– Ты только не страдай. Ладно? Ну, переживем мы этот год. В конце концов, это-то место всегда наше.
– Я просто не понимаю, почему мы должны мучиться? Какой в этом смысл?
– Все влюбленные во все времена мучились. Такая у господа бога хорошая традиция! А традиция, Юля, это – о! Не переплыть, не перепрыгнуть!
– Ты все шутишь. Если бы я могла все время слышать твой голос, я бы все переносила иначе.
– Я наговорю тебе пластинку.
– Слушай! Наговори! Запиши все, все твои шутки, и я буду их слушать.
– Какие шутки, Юлька?
– Какие хочешь…
– Я лучше скажу, как я тебя люблю…
– Нет, это не надо. Это я знаю. Что-нибудь неважное. Просто твой голос… И он будет у меня все время звучать. Хоть таблицу умножения…
Вера ждала, когда они поднимутся. А они не вставали. И тут она почувствовала ту их отдаленность от всех, о которой сами они не подозревали. Значит, это так серьезно? Она посмотрела на продавщиц игрушечного отдела. Безусловно, они их знают. Переглядываются между собой понимающе. Одна, снимая с полки плюшевого мишку, сказала другой: “Завидую”. Может, совсем по другому поводу, но Вера решила: о них, о ком же еще? И тогда она растерялась: что же делать? Как было бы хорошо, если б вокруг действительно смеялись или показывали пальцами, как писала эта девочка, тогда можно было бы подойти и взять сына за руку, и вывести его из круга, в который он попал, и сказать: “Смотри, дурачок, над тобой смеются”. Но подойти было нельзя. Они были вне ее досягаемости, как и вне досягаемости всех. “Надо звонить в Ленинград”, – подумала Вера и пошла назад, не оглядываясь, потому что все равно видела их перед собой, прижавшихся и отделенных. Что она скажет? Маме, сестре? В какую-то минуту она хотела повернуть назад, потому что представила всю бессмысленность разговора по телефону. “Мама, Роман влюбился”. – “Ну и что?” – “Хочет жениться”. – “Глупости. В десятом-то?” – “А сейчас сидит в универсаме с ней. Никого не видит. Я была от него за три метра”. – “А кто она? Она кто?” – “Ах, вот это самое главное. Она дочь Костиной возлюбленной. Той самой, за которой, позови она его сейчас, и он уйдет. Даже выздоровеет, если она этого захочет”.
Вот оно, самое главное. Почему это? Потому что Лю-у-ся, Люсенька не могла полюбить Костю, а эта девчушка – ее дочь. Бедный Роман, бедный мой мальчик! Сидишь там такой прекрасный, а потом будешь прыгать ради нее через газон. И никому, слышишь, никому, кроме матери, нужен не будешь.
Источник