Сны господина де мольера ленком отзывы

Немного неожиданно для меня нарисовался этот спектакль – коллега “соблазнила”, вчера решили, сегодня пошли… Ну как тут устоять – Ленком, премьера этого сезона (собственно Премьера была вот только что – 13 сентября), пьеса Булгакова. Ну да, меньше месяца назад я эту же вещь смотрела в ЦАТРА – тем интереснее будет сравнить, подумала я.

Что я могу сказать. Наверное, был бы спектакль плох – оставил бы равнодушной. А так – он мне… не понравился.Редко такое могу сказать, но тут – как раз тот случай. Возможно, отчасти из-за того, что я ожидала чего-то “ленкомовского”, а тут не так. Я до того постановок Павла Сафонова не видела, оказалось… неожиданно. Отчасти из-за неизбежного сравнения с недавно увиденным на другой сцене в другом театре. В результате у меня много вопросов и мало какого-то удовлетворения от увиденного.
Попробую сформулировать.
Постановка очень “авторская”. Несмотря на то, что к тексту отнеслись вполне бережно, представить себе, что Булгаков имел в виду что-то подобное мне не удавалось никак. Более того, есть ощущение, что автор бы свое произведение не узнал.
Спектакль черно-белый. Прием, в общем, не нов и даже часто используемый, я бы сказала. Костюмы ни к какому времени не привязаны (особенно к времени Людовика). Даже более того – мужские костюмы, похоже, “привязаны” к моде будущего, ибо навевают ассоциации с самыми модными мужскими показами сегодня (да-да, шорты-бриджи, каблуки, сорочки и голые коленки – все здесь присутствует).

(все фото из интернета)

Немного переизбыток масок, на мой взгляд – маски актеров театра господина де Мольера, маски членов Кабалы Святош – много, навязчиво. Наверное, какая-то особая идея, но я не уловила. Ну, общение Арманды Бежар с маской Мольера понятно, конечно, но…
Декорации – огромная рама, сложная конструкция, все это движущееся – этот момент понравился. Именно как решение и преобразования пространства сцены.
Музыка была сопровождением, очень много ее было и никаких попсовых и узнаваемых мелодий я не уловила – это было определенно хорошо.

Ну и непосредственно по спектаклю… Возможно, мне показалось, возможно, из-за того, что спектакль совсем новый, но есть ощущение, что актеры не сыгрались. То ли не все понимают, что именно они делают, то ли друг к другу не приноровились, то ли

так задумал режиссер что-то еще.
Ну,  Архиепископ (Дмитрий Гизбрехт) – было здорово. И д’Орсиньи (Алексей Скуратов) тоже. Или вот героиня Анны Большовой, Мадлена Бежар – она же тоже была, живая и настоящая.

Но существует Мадлена как бы в вакууме, потому что собственно с Мольером (Игорь Миркурбанов) ей взаимодействовать не очень удавалось, на мой взгляд (а их диалог, в котором оба кричали в зал – вообще странное место в спектакле, из которого чудом все выбрались, кмк).
На самом деле, вынуждена признаться, мне Мольер и не понравился. Я его не поняла. Я не увидела ни Гения, ни Мэтра, ни Человека. Не поняла, почему он уже в начале был, похоже, сильно болен и еле держался на ногах (и как он мог играть на сцене в таком состоянии, интересно?! – Мольер, в смысле, не Миркурбанов), и почему к концу спектакля Мольер не стал ни старше, ни хуже себя чувствовать – а, судя по всему, тупо стал пить и много притом. Не понятно, кого этот Мольер любит – по всему выходит, что никого. Хорошо, никого кроме себя, но это же все не то!.. Вообще с чувствами в спектакле не очень. Кажется, “ничего личного

только бизнес” их девиз. Ни Мадлену с Амандой, ни Мольера с кем-либо,  ничего, похоже, не связывает. И это странно, ибо противоречит тексту, как мне кажется.
Отрадой для души стал Бутон (Иван Агапов), который прекрасно себя ощущал на своем месте, очень органично, и давал свои реплики так, что зал улыбался… Но опять же, с Мольером взаимодействовать не удавалось. Вообще ощущение, что Мольер (или Игорь Миркурбанов – не знаю, как было задумано автором постановки) существует в каком-то коконе, сам выбраться не пытается, а остальные до него достучаться не могут. Вот Захария Муарон (Станислав Тикунов) очень эмоционально, честно, здорово играл. Но все как об стенку горох, простите. И осталось непонятным, чего это он кипятится-то, переживает: предал Мольера, не предал Мольера…
Может, это все потому, что мы смотрим сны господина де Мольера, снятся ему кошмары и выбраться из них Мольер, на самом деле, не может? И именно так было задумано? Не знаю. Но впечатления от всего, происходящего на сцене, неоднозначные. Сны снами, но надо же немного и о зрителях думать 🙂 Конечно, смотреть на маркиза де Лессака (Алексей Поляков) в образе жеманного типчика на каблуках и в колготках – оно забавно.

Кабала, заседающая в одеялках и бумажных масках тоже весьма и весьма неплохо оживляет действие.

Но… но. Не складывается у меня лично все это в какую-то общую картину. Не получается. Не понимаю. А жаль :)Очень интересно будет позже почитать другие отзывы (не критические статьи профессионалов, это немного другое) зрителей. Кто что увидел. Мне вот правда очень-очень интересно.

Это еще не премьера, это даже еще не превью – всего лишь прогон, хотя и с публикой, да с какой! Без бабки Фиры и без Пизденыша, но в присутствии видных представителей московского театрального директората, а также Андрея Альбертовича Житинкина. Появление Житинкина на мероприятии, не предусматривающем банкет – знак едва ли не более важный, чем все остальное, но свидетельствует он не столько о статусе события, сколько о личном к Житинкину до него касательстве, если чуть углубиться в предысторию. После выхода “Дня опричника”, чья премьера “съела” львиную долю бюджета “Ленкома”, так что даже Глеб Панфилов с Инной Чуриковой свою “Аудиенцию” выпускали на конкурирующей площадке, театру понадобился спектакль и “попроще”, и “кассовый” – таковым, предполагалась, станет постановка Житинкина. Почему Житинкин призван был выдать гарантированный хит – вопрос уже неактуальный, затея на корню заглохла. Возникла другая – Николай Пинигин со “Школой неплательщиков”, при том что французская позавчерашняя пьеса и уже идет в Москве (в Малом театре, довольно пристойный спектакль, кстати, я его смотрел), и Пинигин сам ее уже ставил раньше неоднократно, но как мастер кассового хита (а Пинигину, режиссеру на своем уровне талантливому и успешно работающему в Минске, принадлежат также делающие большие сборы спектакли под полуофициальной вывеской БДТ с участием питерских звезд старшего поколения) и он быстро сошел с дистанции, тогда уж объявился Сафонов.

В свое время Костя Богомолов, до своего неожиданного прихода в “Ленком” и, стало быть, задолго до еще более сенсационного из него ухода, шутил на “Гвозде сезона”, что в “Ленкоме” обязались увеличить среднее количество премьер за сезон с 1,27 до 1,34, и доля шутки в этих цифрах тоже может быть исчислена десятыми. В противоположность чему Павел Сафонов строчит новинками как из пулемета – со счета собьешься, сколько названий у него выходит за год, и это лишь репертуарных, а помимо того и спецпроекты случаются, взять хотя бы сделанный в Сочи с Башметом опус на основе “Севильского цирюльника”, который в Москве не видели, зато обсуждали больше чем иные реальные спектакли благодаря смачному описанию на сайте одной газетки (это там “классическое содержание пьесы Бомарше пока не просматривается”, Стычкин “оказывается в ящике с тремя дырками, откуда и поет свою арию”, а потом “нежно гладит футляр от контрабаса, ложится на него и туда-сюда елозит”, десятки восхитительных перлов). Опять же, Сафонов, не в пример упомянутому Житинкину, отличается безупречным вкусом при выборе литературного материала – на говно он переводит исключительно шедевры, еще не было случая обратного, сплошь Набоков, Стоппард, Вампилов, Володин, Мольер, Шекспир, Лопе де Вега, Ростан, Гомбрович, О’Нил, Достоевский и т.д., нигде не снижая планку. Теперь благодаря Сафонову в “Ленкоме” появится Булгаков – предположительно на 13-14 сентября назначена официальная премьера, но мне посчастливилось оказаться в числе первых зрителей сильно заранее.

“Для его славы ничего не нужно, он нужен для нашей славы” – из толпы, замирающей и скороговоркой на скверном французском повторяющей фразу, которую в финале под занавес озвучит Людовик, выходит к авансцене Мольер, и с подиума, словно надгробной плиты, поднимает театральную маску, обращаясь к ней, как Гамлет к черепу шута, а затем прикладывает к своему лицу. Мольер – Игорь Миркурбанов, за последние пять лет, будучи уже к моменту премьеры “Идеального мужа” человеком зрелых лет, сделавший фантастическую карьеру в Москве. Его Мольер в сафоновских “Снах…” – все тот же Лорд, Атос и т.д., но у Богомолова органика Миркурбанова (как и Зудиной, Семчева, Мирошниченко, Павла Табакова) встроена в структуру, под их природу сочиненную, потому там она производит такой фурор. Здесь Миркурбанов “играет” Мольера – ровно с теми же интонациями, жестами и ужимками, с какими мог бы до сих пор изображать Бармалея в театре “Гешер”, но без тех задач, которые придавали им осмысленность: выглядит это жутко, и когда Мольер по-миркурбановски начинает “завывать” (“мммуууза, мммуууза моя!”) или растягивать свистящие и шипящие согласные (“святой отеццццц!”) – это что-то страшное. То, что у Богомолова и задумано как трэш (потому и работает!), здесь предполагает и “достоверность”, и “серьезность”, и “глубину” – хочется смеяться, но давишься смехом от ужаса и брезгливости.

Главным антагонистом Миркурбанова-Мольера в его “Снах…” выступает (опять же как и у Богомолова – в “Карамазовых”, в “Мушкетерах”) Вержбицкий-Людовик. Ощущение такое, что Вержбицкий и не пытается скрыть свое отвращение к спектаклю, к своему факту в нем участия, а наоборот, использует свои собственные эмоции как краску для персонажа, который выходит тем более эффектным, что режиссер почему-то оставляет именно за Людовиком последнее слово, то самое “…он нужен для нашей славы”. Если разобраться в тексте пьесы и в контексте ее истории применительно к спектаклю – удивительное дело выходит: Мольер – заигравшийся до шизофрении шут (в каком-то смысле Справедливый Сапожник оказывается его символическим двойником), а Людовик – носитель разумного, рационального начала, все понимающий, все способный предвидеть наперед, на века. Положим, Булгаков в силу ряда исторических обстоятельств – переоцененный автор, но в “Кабале святош” есть внятный, а кроме того, куда как актуальный по нынешним меркам посыл и призыв: вольных художников травят зарвавшиеся мракобесы, а государственная власть, расчетливо, на своем уровне мудро, политически использует тех и других, направляя противостояние в выгодное для себя русло, стороны же конфликта, в свою очередь, пытаются использовать власть для борьбы с оппонентами, и с этой точки зрения все они стоят друг друга. Но для Булгакова все-таки Мольер – и очевидное альтер эго в значительной степени, и образ романтический, а Людовик, при всей его весомости, скорее гротесково-сатирический. В “Снах…” же не кто иной как Людовик обладает всей полнотой не просто власти и силы, но и личного достоинства, и, мало того, специфического обаяния; тогда как Мольер оказывается жалким, ничтожным кривлякой. Цинизм презентабельнее искренности, власть умнее художника! Впрочем, вряд ли так задумано, и я не уверен, что режиссером вообще что-либо “задумывалось” концептуально, а уж как шло – так и вышло.

Вот и свежеиспеченная заслуженная артистка РФ Анна Большова в роли Мадлены, одной из важнейших для “Кабалы святош”, кроме заламывания рук не запоминается ничем, даже когда в последнем, “смертном” сне Мольера снова явится ему призраком. И молодой Станислав Тикунов, которому достался один из ключевых персонажей драмы, Захария Муаррон, выглядит безнадежно растерянным что в “предательстве”, что в “раскаянии”. Алексей Скуратов играет своего д’Орсиньи так же, как если б черный мушкетер перешел на службу к Людовику Четырнадцатому из опричников государя Платона Николаевича, разницы никакой. Нескладная, уязвимая Арманда в исполнении Александры Виноградовой скорбно несет на себе отпечаток Настасьи Филипповны, сыгранной актрисой в богомоловском “Князе” – но это, вероятно, от того, что исполнительнице ничего взамен уже наработанного, готового режиссером не предложено. Архиепископ Шаррон у Дмитрия Гизбрехта – “линейная функция”, одномерная, картонная фигура, “зловещая” на уровне детского сказочного утренника а ля “кащей бессмертный”. В актерском, условно говоря, “ансамбле” (фактически об ансамбле и речи нет, и хотя можно списать это на “неготовность” постановки, для ансамбля тут нет и предпосылок) звучат две чистые “ноты”: Иван Агапов-Бутон и Александр Сирин-Лагранж “Регистр”. Только благодаря этим двоим спектакль можно порой идентифицировать как “ленкомовский” – плоть от плоти стиля, они и в натужно-тяжеловесной структуре умудряются почти до самой развязки существовать легко, иронично, в правильном “регистре” (прошу прощения за невольный каламбур); если что-то, отдаленно напоминающее неподражаемую эстетику Захарова, сделавшую театру славу и репутацию, в “Снах…” присутствует, пробивается – то через Агапова с Сириным, благо им, спасибо режиссеру, не приходится воплощать образы, характеры, темы, судьбы, они вольны оставаться сами собой и делать то, что имеют, по собственному разумению. Все остальное – мрак беспросветный.

При этом “Сны…” нельзя счесть неудачей – ведь так и задумано! Да и внешне они как бы пристойно “упакованы”. Стильная, абстрактная, и строго в ЧБ, декорация от Мариуса Яцовскиса (массивный, но подвижный театральный “портал”, вращающийся задник – одна сторона зеркальная, из другой торчит голова химеры Нотр-Дам). Ультрамодные наряды персонажей от Евгении Панфиловой (главным модником оказывается… архиепископ, у него такой воротничок! правда, Людовик в пилоточке не отстает… а как остроумно, прям-таки щегольски надвинута мушкетерская беретка на “слепой” глаз д’Орсиньи вместо банальной черной повязки!). Припечатывающий многозначительностью саундтрек от Фаустаса Латенаса – лейтмотивом проходит тема “Паваны” Форе, переаранжированная в пассакалию с долбящими уши электронными аккордами. А под оберткой – ничего кроме мусора. Какие-то дешевые трюки – “застольная” сцена-интермедия с карточной игрой, убогая клоунада с мухой (за что погибли мухи?), это с одной стороны, это “оживляющие” мелочи; с другой – сурьез, трагизм, накал, когда, к примеру, Лагранж, чтоб оградить Арманду от несчастья, буквально хватает за нож! Первая сцена второго действия (заседание Кабалы), похоже, вдохновлена воспоминаниями о пионерлагере – вот так же точно, под самодельными масками и завернувшись в одеяла, пацаны после отбоя бегали в женскую палату баб пугать. И почему вообще персонажи-артисты работают в масках – у них там Пале-Рояль или японский театр Но?! Одно большое Но: все это органичнее смотрелось бы на сцене дома культуры железнодорожников, играй Мольера, скажем, Виктор Сухоруков (кстати, выступавший у Сафонова за Старуху Процентщицу в спектакле с характерным названием “Сны Родиона Романовича”), а Людовика, к примеру, Евгений Стычкин… ну или наоборот, не принципиально.

Терпеть не могу распространяющийся ныне эпидемически (причем со всех сторон, из всех идеологических и творческих лагерей) обычай взывать к священным теням, камлать на могилах и заклинать ушедших гениев, но стоит все же вспомнить между прочим: ровно полвека назад от руководства театром им. Ленинского Комсомола был отстранен Анатолий Эфрос, чьим последним спектаклем в “Ленкоме” стал булгаковский “Мольер”… Ну я его не видел (позднее созданный Эфросом телеспектакль по той же пьесе с Любимовым и Яковлевой – другое произведение), а кто видел, пусть тот и сопоставит Сафонова с Эфросом. Мой личный зрительский опыт скуднее, труднее и грустнее. Несколько лет назад “Кабалу святош” ставил в театре Сатиры (генетически “Ленкому” родственном по многим линиям) Юрий Иванович Еремин (ближайший старший конкурент Павла Сафонова по интенсивности перевода литературного золота в театральный шлак), в его версии Мольер-Александр Ширвиндт, руководя Театром Сатиры (декорация повторяла фасад здания на Триумфальной площади), одновременно становился жертвой террора НКВД:

https://users.livejournal.com/-arlekin-/1319644.html

Однако и прямолинейность, доходящая до откровенной тупости, у Еремина обозначала, по крайней мере, некую “связь времен”. У Сафонова пришедшему на прием к королю Мольеру ставят табуретку в отдалении от обеденного стола, как подследственному на допросе – и этим “актуализация” на формальном уровне исчерпывается, содержательно же “Сны господина де Мольера” абсолютно пусты и невнятны, не привязаны ни к мольеровской эпохе, ни к булгаковской, ни к нашенской. В “ленкомовских” стенах эта и анти-булгаковская, и анти-мольеровская, и попросту безвкусная вещь смотрится особенно дико, давая лишний раз повод посетовать: мол, умер “Ленком”, где еще сравнительно недавно умели лучше, чем кто-либо, с фирменным изяществом, аккуратностью, тонко намекнуть на больные вопросы, а указав на нечто важное и по-настоящему волнующее, так же невзначай перевести разговор в как бы шутливую, игривую плоскость – увы, бедный Йорик, где теперь твои шутки?

Самое печальное, что по отношению к театру в целом это не вполне справедливо – да, лучшие времена для “Ленкома”, стоит признать, позади, но все же “пациент скорее жив, чем мертв”. Собственные спектакли Захарова последних лет в большей или меньшей степени свидетельствуют, что Марк Анатольевич и чувствует конъюнктуру, и пытается за ней угнаться, ну средства для этого использует привычные, а попытка сделать ставку на Богомолова с его точки зрения не задалась (при том что новейшая история “Ленкома” если чем и примечательна, то “Князем” при всей его недолговечности), однако и “День опричника”, и “Вальпургиева ночь” – это спектакли определенной формы, определенного пафоса (свежего или нет, близкого кому-то или не очень – отдельный разговор). Зачем добивать живой организм, и понимает ли Захаров, что делает с собственным театром, приглашая то Житинкина, то Пинигина, то Сафонова, и Сафонов еще не предел (то-то, надо полагать, Андрей Альбертович наблюдал за происходящим, переживая внутренний триумф: типа “и вот на это вы меня променяли?!” – да ведь и в самом деле…) – я не знаю и это, по большому счету, не мое дело, но “Ленком” на каком-то этап