Работа дом газета сон жена зачем ты меня мама родила
НАЧАЛО
– Мама, а я ещё подрасту? – спросил Пашка у мамы перед выпускным в школе. У всех его друзей уже девушки были, а на него никто и не смотрел, все девчонки заметно выше его ростом. А была одна, Лиза, которая нравилась парню, думал о ней и днём и ночью. Пытался в кино пригласить или просто погулять, так она только рассмеялась.
– Подрастёшь! Обязательно подрастёшь, – ответила мама, – В армию пойдёшь, а когда вернёшься, тебя будет не узнать.
Но служить Пашку не взяли. Опять же, из-за его роста. Оказывается, что и там есть ограничения по росту. Не хватило несколько сантиметров. Пошёл Пашка в медучилище, учиться на фельдшера. Медиком хотел стать, хирургом. Институт не по нём, в школе учился недостаточно хорошо, а в мединститут конкурс огромный.
После училища на скорой помощи работал. Любил это дело, но всё же мечтал с хирургом работать, в операционной, а лучше даже – с хирургом-ортопедом. Отработает смену на скорой, а потом бежит в ортопедическое отделение помогать там. Нравилось ему это и ортопед Павел Максимович сначала гнал его, а потом стал одобрять его желание и видел, что у парня хорошо получается.
– Ты, тёзка, поступил бы в институт. Из тебя хороший ортопед вышел бы, – говорил Павел Максимович.
А вскоре он добился, чтобы Пашку к нему перевели, в операционную.
Хвалил Павел Максимович Пашку, видел, что из него толк выйдет, ортопедию хорошо освоил, мог делать то, что не всем докторам под силу. «И когда только смог научиться? Как вроде бы я ему не очень-то и рассказывал всё. Готовый ортопед! Готовый!» – думал Павел Максимович.
Пашка и сам горел желанием в институте поучиться. Но где уж ему? Не поступит, не осилит. Надо было в школе учиться хорошо, а то уроки учил спустя рукава.
В начале февраля в школу пошёл, на встречу с выпускниками. Почти весь класс его собрался, повзрослевшие и ещё более подросшие А с ним так и танцевать никто не хотел, а Лиза и не посмотрела на него, когда он её окликнул. Расстроился. Да тут ещё новая дразнилка появилась: сестричка. Это ответ на то, что он должность медсестры занимает.
Не дождался Пашка окончание вечера, ушёл. Но и домой идти не хотелось, решил посмотреть, кто же Лизу домой провожать будет? А вдруг, никто? Тогда он проводит хотя бы на расстоянии, вечер тёмный, шпаны разной полно вокруг школы.
Лиза вышла в окружении ребят. Все высокие, красивые, весело что-то рассказывают, смеются. И она весёлая. Везёт же им! А Пашка-коротышка стоит в тенёчке и за чужим счастьем наблюдает.
Лиза с ребятами скрылась за углом, Пашка тоже решил было идти домой, ему в другую сторону, как друг, услышал лязг остановившейся машины и крик ребят. Сердце забилось в предчувствии чего-то страшного. Пашка побежал в сторону крика. Никакой машины не было, а ребята склонились над кем-то, лежащим на дороге. Растолкав всех, Пашка подошёл к неподвижной Лизе.
Как такое могло произойти? Никакого движения на трассе не было, проехала единственная машина и… Что же водитель не остановился? А все стоят в нерешительности, не зная, что делать.
– Скорую вызвали? – спросил Пашка и несколько человек принялись звонить.
– Что за марка машины была, какой госномер? – на этот Пашкин вопрос никто не смог ответить. Всё произошло очень быстро, все были шокированы, смотрели на пострадавшую девушку и даже не глянули вслед удалившейся машины. Да и темно было.
Пашка присел на корточки возле Лизы. Она не подавала никаких признаков жизни. Пытался найти пульс, не получилось. Неужели… Нет! Нет и нет! Скорая приехала быстро. Бригада медиков была Пашке знакома.
– Тут уже не мы нужны, – сказал доктор.
– Она жива, везём в больницу! – скомандовал Пашка, он просто был уверен, что так и есть. Это же Лиза, его Лиза, она не могла погибнуть! Он спасёт её.
– Да что ты? Не видишь, что ли? Не понял? – доктор был уверен в том, что помощь девушке уже не нужна.
– Вижу! Она жива! Срочно в машину! – опять скомандовал Пашка, хотя и сам не видел никаких признаков жизни.
Скорая с Лизой и Пашкой уехала, а молодые люди, сопровождавшие Лизу притихли и разошлись по домам.
Продолжение следует
Источник
НАЧАЛО
Зная, что сейчас не смена Павла Максимовича и его в больнице нет, Пашка позвонил ему и просил подъехать. Он знал, что без Павла Максимовича его даже в операционную не пустят. Да и нет в больнице лучшего хирурга, не боящегося браться за сложные операции.
Павел Максимович уговаривать себя не заставил, он верил Пашке и знал, что зря тот его беспокоить не будет.
– Ты кого нам привёз? – возмущаясь сказал дежурный хирург, – Забирай и вези куда следует!
Москва, МГУ. Фото автора
И в это время дверь в операционную открылась и вошёл Павел Максимович. На ходу переодевшись, он уже осматривал Лизу.
– Жива…, но трудно придётся нам. Шансы невелики, – и посмотрев на Пашку, спросил, – Кто она тебе?
Пашка не знал, что ответить. Сказать, одноклассница? Но ведь важно не это. А что?
– Это Лиза…, она…, я…
– Понял! Время дорого, приступаем.
А под дверью операционной стояли родители Лизы, они успели услышать, что нет у них уже дочери, а потом им сказали, что она жива, но не жилец. И когда из операционной на минутку вышел Пашка и сказал, что всё будет хорошо, они готовы были его расцеловать.
Операция продолжалась долго и Пашка был там от начала и до конца, а потом ещё долгие дни и ночи проводил рядом с Лизой, помогая ей во всём. Потихоньку жизнь возвращалась к ней.
– Знаю, Паша, ты любил меня. А теперь я буду не нужна тебе, – сказала как-то Лиза, – я калека, кому нужны калеки? Только их родителям.
– Ты не будешь калека, Лиза! – уверенно ответил Пашка, словно и не медбрат он, а настоящий хирург-ортопед, – Ты будешь такая же, как прежде. И тебя ждёт счастливая жизнь. А я… И я буду, как прежде… к сожалению. Обезьяноподобный коротышка. И счастливая жизнь мне не светит.
– Почему? Паша, почему не светит тебе счастливая жизнь? Ты заслуживаешь счастья и будешь счастлив, – не согласилась Лиза.
Она всё больше и больше привязывалась к своему спасителю и это волновало Пашку. Ему казалось, что у Лизы нет никакого чувства к нему, кроме чувства благодарности.
Прошло время. Здоровье Лизы восстановилось, она возобновила учёбу в институте, а Пашка ушёл в сторонку. Одно время хотел сделать ей предложение руки и сердца, но остановился: как он будет смотреться рядом с красавицей? А ей трудно будет отказать из-за благодарности. Но ведь, Пашке не благодарность нужна и не жалость, а любовь.
А Лиза иногда звонила ему, приглашала в гости, они вместе проводили время и она ждала предложение от него. А так как оно не поступало, сама его сделала.
– Я же знаю, Паша, ты любишь меня! Так ведь?
– Да…, промямлил Пашка.
– Так что же ты замуж меня не зовёшь? – спросила.
– Лиза, ты шутишь надо мной?
– Нет, Паша, я не шучу! Я тоже тебя люблю, – призналась она.
– Это ты так говоришь из-за благодарности за свою жизнь. Это не любовь, – возразил Пашка, – А я не хочу, чтобы ты жертвовала собой из-за благодарности. Я люблю тебя и потому хочу, чтобы ты была счастлива. А какое счастье у тебя будет со мной? Ты же стесняться будешь моей некрасивости.
– Дурак ты, Пашка! Я же была на волосок от смерти и тебя полюбила не за то, что ты спас меня, а за то, что душу твою увидела, чистую и светлую. Я буду счастлива только с тобой! Мы будем счастливы!
Эпилог.
Прошло 15 лет, настали наши времена.
Паша и Лиза действительно были счастливы. Не смог подрасти Пашка даже на один сантиметр, но это уже не имело никакого значения. Двое их детей росли в любви. Первоначально семья жила довольно трудно в финансовом плане, так как на семейном совете, все, включая родителей с обоих сторон, решили, что Пашка должен получить высшее образование и по совету Павла Максимовича, он поступил и закончил медвуз. Павел Максимович не ошибся в своём ученике. Пашка, Павел Владимирович, стал известным ортопедом в области и вскоре его пригласили работать в известную столичную клинике.
Сейчас он со своей семьёй живёт в Москве. К нему на стажировку приезжают ортопеды из регионов, и он делает самые сложные операции.
А рост…
Да не имеет он никакого значения.
Источник
Владимир КРУПИН
«АХ, ЗАЧЕМ ТЫ МЕНЯ, МАМА, РОДИЛА?»
Рассказ
Когда Колумб открыл Америку, в ней уже было семь вятских плотников. И сейчас вятские, именно вятские, а не кировские, плотники не растеряли былой славы, доныне нарасхват у разных подрядчиков.
Николай и Виктор — мастера на все руки. Приезжают в Подмосковье на заработки. Они там появились, когда их нанял земляк строить дачу. Быстрая, красивая работа была замечена в дачном посёлке, пошли заказы, выстроилась очередь. Ещё бы — Николай и Виктор и плотники, и столяры, и печники, и кровельщики, и электрики. Курящие, но непьющие, в еде не привередливые. Николай зарабатывает на машину, а многосемейному Виктору мечтать не о чем, все его деньги уходят на одежду, обувь и еду для детей.
Сейчас мастера делают баню для молодого пенсионера-лётчика. Лётчик заказал чуть ли не дворец. Баня с размахом: сауна, бассейн, предбанник с камином. Откуда материалы, где взял пенсионер денег, чтоб соорудить такое счастье жизни, Николаю и Виктору неизвестно. Да и зачем знать? Их наняли, они делают.
Пенсионер-лётчик, бывший, как он говорит, деревенский житель, крутится около и старается помочь. Конечно, он больше мешает, но плотники деликатно благодарят, когда он хватается за бревно, пусть и не с той стороны. Топором он действует неуклюже и опасно, но машет отчаянно. А может, виной вчерашняя выпивка? То-то он всё подговаривается к опохмелке. Он вроде в шутку выговаривает мастерам, что те непьющие.
Николай, боясь травматизма со стороны лётчика, объявляет перекур. Он считается старшим. Виктор тоже садится курить.
— Чего ж, — говорит Николай, — попили водчонки, было. А если на заработках пить, тут не полбеды, а вся беда.
Виктор понимает, что сейчас Николай будет рассказывать историю, которая называется «Полбеды». И хотя Виктор слышал историю, он даёт необходимую реплику:
— А чего полбеды?
— Я догадываюсь, — говорит лётчик. — Полбеды — это когда башка трещит, — а беда — это когда опохмелки нет, так?
— Так, да не совсем, — говорит Николай. — Это вот я на Житомирщине служил…
— Летал, летал, — перебивает лётчик, — летал. Всё была своя страна, сейчас зарубежье. Получается, на международных линиях работал. Я так жене пошутил, она прицепилась — проси добавки к пенсии.
— Ну и вот, — продолжает Николай, — служил. И нас гоняли на винзавод. Мы это дело любили.
— Ещё бы! Меня сейчас и гнать не надо: винзавод! Какая беда? Мечта с похмелья.
— А насмотрелся я на это производство. Там везут самосвалами фрукту, они так говорят: не фрукты, а фрукту. Везут, всё это уже гнилое, чёрное, запах — с ног сшибает. Но это ещё полбеды. Всё это валят в ямы, а ямы обиты ржавым железом и глубиной метров шесть-семь. Но и это полбеды. Туда спускают женщин фрукту топтать. Потом это сырьё из чанов вычерпывают в другие чаны, бродильные, там отжимают, жмых по ленте идёт опять же в самосвалы и везут его на корм скоту. Коровы бесятся, а свиньи уже ничего другого жрать не хотят. Ho и этo ещё полбеды. Над этими чанами воздух чёрный, это тучи мух, они в этой винной жидкости тонут миллиардами. Фильтров я там не заметил. Но даже и это полбеды.
— Но будет когда-нибудь беда или нет? — спрашивает лётчик.
— Я ему говорю, тебе бы с лекциями против пьянства выступать; это бы лучше действовало, чем когда кодируют, людей убивают, — вставляет Виктор.
— А бегают ещё там… — Николай делает паузу, — крысы и мыши, и все уже там давно они пьяницы, ориентировку теряют, допиваются до того, что в чаны падают и там разлагаются.
— Брошу пить, — говорит лётчик.
— Приходят машины, вроде как ассенизационные, эту жидкость засасывают и везут её, называется виносмесь, на крепление спиртом. А как спирт делают…
— Не надо… — просит лётчик. — Так в чём же, наконец, беда?
— А беда в том, что человек видит всё это, видит и всё равно пьёт — вот беда.
— Пьём, — соглашается лётчик. — Сейчас ты только одного добился, что я окончательно от всех этих ужасов выпить захотел. Я вас, знаете чего, земляки, прошу. Я хозяйке скажу, что вы, когда рядились, про выпивку из приличия отказались, для блезиру выпейте. Хоть граммчик. Меня поймите. У меня, вы ж бывали в таких ситуациях, у меня припрятано. Но для начала нужно при ней выпить. Хоть стопарик. А мы потом сочтёмся, — намекающе говорит он. И, считая дело сделанным, уходит, а плотники заплёвывают окурки и начинают затягивать на сруб очередное бревно.
— Придётся выручать, — говорит Николай.
— Мне совсем нельзя, могу сорваться, — говорит Виктор. — Ну до чего же все московские мужья перед жёнами трусят. Нет, вятские жёны — это знак качества. У нас захотел — выпей. Главное, чтоб именно дома выпил, а не где-то, вот за этим следят. А тут такая конспирация.
Их зовут обедать. Обед хороший. Хозяйка выставляет вино, говоря, что белая будет на вечер, а пока это. Лётчик преувеличенно восторгается и первым и вторым. Он повеселел, расширился в плечах. Ему хочется всем сделать приятное. Он требует от Николая повторить рассказ про полбеды. Николай отнекивается, но рассказать приходится. Сильно сокращая эпизоды, рассказывает. Хозяйка, поджав губы, говорит, что её вино — марочное, не с того завода.
— Это-то да, — многозначительно рассматривая этикетку, говорит лётчик. — Ему хочется повернуть разговор в высокие сферы, дать понять мастерам, что он не так себе, посвящён в кое-чего.
— Сейчас много чего открывается. Слышали — Гитлер до ста трёх лет жил? А труп тогда спецслужбы сожгли, чтоб Сталину угодить. Врача, который написал о пломбе в зубах, быстро уконтропупили. Это ж политика. Вот и Риббентроп, который фон Иоахим, пишет Шеленбергу и материт Англию, это 39-й год, что Англия нас ссорит с Россией. И в том же году что? Шестьдесят лет Сталину, который Иосиф. И Гитлер ему объясняется в любви, и Сталин обратно так же. Но Англия, заметьте, поссорила. Нет, я так думаю, это когда-нибудь поймут. А Никитка, который Хрущ, надиктовал на магнитофон, что Сталин подписал пакт с Германией, бегал и кричал: «Надул Гитлера, надул Гитлера». И далее соответственно. А Гитлер в ночь, на двадцать второе июня, именно в эту ночь, пишет дуче, который Муссолини: «Я решился положить конец лицемерной игре Кремля…». Что? Какой вывод? Англия поссорила.
— Ах ты моя, Жозочка, — нежно говорит хозяйка чёрной кошке, — болеет моя Жозочка, моя Жозефиночка.
— Как болеет? — спрашивает Виктор. — Мурлычет же.
— Очень плохо кушала утром.
— Кошки живучие, — Виктору хочется успокоить хозяйку. — Кошку убей да перетащи на другое место, оживёт.
— А что у вас про Вятку говорят? — лётчик снова переводит разговор. — Чтоб не Киров, а Вятка. Да он и Костриков, и в Кирове не бывал. До дикости доходит. Говорят: я живу в Кирове. Вопрос: где в Кирове? Он же человек. В голове? В животе? Ещё ниже?
— Да вы — вятские — дураки, каких поискать. Везде имена вернули, одни вы упёртые, как не знаю кто, — замечает жена.
— На вокзале, — рассказывает Николай, — спорят о Вятке. Везде же спорят. И вот одна девушка, но в годах, прямо кричит: ни за что нельзя! Я до сих пор не замужем, а вернётся Вятка, окончательно не выйду, скажут: вот вятская дура. Я не выдержал, говорю: можно же и кировской дурой быть.
— Я весь мир облетал, — говорит лётчик, — все страны и континенты, докладываю: кировских нигде не знают. А скажешь, что из вятских, тут сразу братание. Или вот взять мёд… Разве я могу не вятский мёд на столе держать. Извольте убедиться, — показывает на хрустальную вазу с мёдом. — И вот, везде пиарят башкирский да алтайский. А приедешь на ярмарку мёда, где очередь? Конечно, за вятским мёдом. А напиши: кировский мёд, и кто купит? Ну, за вятский мёд и за Вятку — матушку! — Он тянется рукой к тому месту, где стояла бутылка, но её уже нет. — Лилечка, я не себе, а работникам, мужичкам?
— Нет-нет, — отказывается Николай, — нам ещё работать.
Лётчик не обижается, он и так доволен. Уходит из-за стола к себе на дозаправку запасным горючим, и для отлёта в заоблачные сны.
Плотники идут работать. Николай лезет на сруб.
— Не верю я, что он в лётчиках такие хоромы заработал. Не верю, — говорит он сверху. — У нас, помнишь Гену-лётчика, пятьдесят не было, закопали, в заполярке летал. Помнишь? Что он скопил? Дом поправил да «жигулёнка» с большим пробегом взял. И всё! А здоровье где? А этот — тумба, жиртрест, легче перепрыгнуть, чем обойти, честный, что ли? Конечно, воровал. Или ворованное возил. Не зря же говорили, сколько при Ельцине золота увезли. Тот же Руцкой.
— Давай спросим, — говорит Виктор. – Откуда деньги, спросим.
— Да ну его! Да подавись эти все новые!
— Вот и да ну! От того, что не спрашиваем, они и будут жрать да спать, а мы будем горбатиться.
Во время перекура Виктор горько говорит:
— Плохо, что выпил. Сейчас меня может потянуть. Могу загудеть. И кранты. Не скажешь же им, что я леченый. Думал: поеду в Москву, пить по нулям, курить брошу, а! Я вот чувствую, — он закуривает вторую, — что вечером все равно выпью. Сегодня же, тем более, пятница. Как вятские плотники говорят: пятница — тяпница. Хватит топором тяпать, пора тяпнуть. Но ты, Коля, не думай, тормозну.
— Смотри, Витёк, дома дети плачут: тятя, хлеба дай.
— Я бы и не хотел, но попало в рот, значит, попался. Но он просил же. Вот ведь как, отказаться не можем, сами дураки. Вообще, во всем дураки.
— Нет, можем, — вдруг твёрдо говорит Николай. — Мне мать рассказывала из детства. Вот уж кому будет Царство небесное.
— Кому?
— Были муж и жена. Уже в годах. И вот пришла революция. Они поняли: пришёл антихрист. Они приели весь царский хлеб, а большевистский есть не стали, сказали: грех антихристов хлеб есть. Приели царский хлеб, при царе выращенный, приели, легли на разные лавки и умерли.
Они какое-то время молчат, потом принимаются за работу. Виктор вдруг спрашивает:
— А чего ты про них рассказал?
— Не понял, что ли? Нет? А ты переведи на себя. Умри, а не выпей.
Виктор снова отмалчивается, потом потихоньку запевает, под песню легче работать:
Пилим, колем ёлочку, сосну.
Эх, пилим, колем ёлочку, сосну
Пилим, колем и строгаем.
Всех ментов переругаем,
Ах, зачем меня ты, мама, родила?
Источник
Был поздний зимний вечер. Дашенька мирно спала в своей кроватке, а я пила чай на кухне, и думала о последних невеселых событиях в нашей жизни.
Ещё совсем недавно у меня была полноценная семья, муж, дочка Даша, и щенок хаски Дик. Но однажды, Юра позвонил с работы, и предупредил меня, что ночевать сегодня не придёт.
– Почему? – не поняла я. – У тебя какие то проблемы?
– Я и завтра не приду домой. Вообщем ухожу я от тебя Вера. У меня есть другая женщина, – как гром среди ясного неба, прозвучало в трубку.
Я давно подозревала что у него кто-то есть на стороне, и почему-то спокойно восприняла его уход. Может потому, что не любила Игоря по настоящему никогда, а замуж вышла из-за того, что забеременела.
“Ну и ничего страшного, проживём как нибудь без тебя” , – подумала я, стараясь держать себя в руках.
Дик подошёл к двери, и жалобно заскулил, отвлекая меня от тяжёлых раздумий. Делать нечего, пришлось одеваться, и вести его гулять. На улице было очень холодно, сильный мороз и ветер, который буквально сдувал меня с Диком с ног.
Проходя мимо детской площадки, я увидела одинокую немолодую женщину, сидящую на лавочке с маленьким чемоданчиком. Старушка буквально замерзала у меня на глазах, трясясь от морозного ветра.
“Она же околеет сейчас. Почему сидит так поздно с чемоданом” – пронеслось у меня в голове. И сверкнув, мы с Диком подошли к женщине.
– Доброй ночи, вы почему сидите здесь одна, в такую стужу? – спросила я у бабушки.
Я увидела её заплаканные глаза, слёзы горохом котились по её щекам. У меня сжалось сердце от жалости. Чем то она напомнила мне мою бабулю, которая умерла несколько лет назад. Взгляд у этой женщины был такой же милый и добрый.
– Мне некуда больше идти, нет у меня дома. Я очень замерзла, дочка. Сейчас отойду немного, и пойду дальше, – прошептала старушка.
– Как это нет? Вас кто-то обидел? Давайте полицию вызовем? Вы не можете оставаться на улице, околеете ведь к утру, – я смотрела на женщину, и понимала, что не могу бросить просто так на улице.
Дик поднял лапку, и жалобно заскулил.
– Замёрз бедолага, совсем малыш ещё. Вы идите дочка домой, не волнуйся, я что-нибудь придумаю, – произнесла женщина какими-то отрешенным голосом.
– Знаете что, а пойдёмте ко мне. Я вас чаем горячим напою, и вместе что-нибудь придумаем. Вставайте, а то Дик совсем уже околел бедняжка, – я взяла в руки чемодан, показывая всем видом, что не оставлю её одну..
Женщина, словно послушный ребенок, поднялась мигом, и пошла с нами. Дома, я первым делом напоила Тамару Ильиничну горячим чаем, укутала её в тёплый плед, и женщина потихоньку согрелась. Мы долго разговаривали с ней, Тамара Ильинична рассказала мне о своей не простой жизни.
Женщина рано стала вдовой, всю жизнь ей приходилось работать не покладая рук, чтобы поднять на ноги сына. Она старалась, чтобы её Максимка ни в чём не нуждался, был не хуже других детей. Наверное, от того, что он ни в чем не знал отказа, сын её вырос полным эгоистом. А потом и вовсе как с цепи сорвался, стал часто выпивать, и водить домой своих друзей – собутыльников.
Ни слёзы матери, ни её уговоры, не помогали. А вчера, Максим привел домой какую-то девицу.
– Ты же говорил, что живёшь один! – недовольным тоном произнесла девушка.
– Да, да, один. Это моя тётка, и она уже уходит – произнёс парень.
Максим зашёл в комнату к матери, и приказал срочно убираться из дому.
– Куда же мне идти сынок? Я же в своем доме.
– Убирайся куда хочешь, у тебя есть дача, вот там и живи. Ты мне всю жизнь испоганила своим присутствием, – парень грязно выругался, схватил мать за руку, и стал выталкивать её из квартиры.
Тамара Ильинична еле уговорила его дать ей 10 минут, чтобы забрать вещи. Женщине ничего не оставалось, как уйти на улицу. К сожалению, она давно уже потеряла влияние над своим сыном. Иногда женщине казалось, что Максим откровенно ненавидит свою мать, и вот сегодня её догадки подтвердились.
Я уложила женщину спать, а сама так и не смогла сомкнуть глаз, думая, как же ей помочь. Вскоре я нашла выход из положения, и уснула со спокойной душой.
Утром, после завтрака, женщина поблагодарила меня за помощь, и стала собираться.
– Куда это вы собирались, Тамара Ильинична?
– Пойду я детка, буду искать что-то. Если бы тепло уже было, то уехала бы на дачу. Дом у меня там добротный, но вот отопление не успела провести. Хочу обратиться в соц. службу, возможно там мне помогут, дадут какой-то приют до весны.
– У меня есть к вам другое предложение. Я давно хотела выйти на работу, но с Дашенькой это сложно сделать, девочка часто болеет, а кому нужны сотрудники, которые постоянно сидят на больничном. Да и Дика нужно выгуливать часто. Оставайтесь у нас, будете присматриваться за Дашей, а я спокойно начну работать. Вы мне сделаете большую услугу, и очень поможете, – улыбнулась я.
Женщина посмотрела на меня, и заплакала.
– Спасибо Верочка, спасибо тебе родная! Только весной, мы поедем с Дашенькой на дачу, там у меня большой фруктовый сад, и небольшой огород. А ты будешь к нам приезжать на выходных. Согласна? – женщина с надеждой посмотрела на меня.
– Конечно согласна! Это отличный вариант, – произнесла я.
Мы стали жить с Тамарой Ильиничной душа в душу. Я ни на миг не пожалела, что оставила её жить у себя. За этот короткий промежуток времени мы очень привязались друг к другу. Женщина искренне полюбила меня и Дашеньку, мы также отвечали ей взаимностью.
Весной, мы как и планировали, поехали на дачу. У Тамары Ильиничны был большой двухэтажный дом, и огромный сад. Лучшего места на лето, трудно было найти. С одной стороны дома располагался лес, а с другой чистое озеро.
Я буквально влюбилась в это место, и всё своё свободное время проводила на даче с дочкой и Тамарой Ильиничной, которая стала для меня родным и дорогим человеком.
Наступило лето. Как-то вечером к нам зашёл сосед. Приятный мужчина имел приличный вид, и очень располагал к себе своей искренней улыбкой.
– Здравствуйте, Тамара Ильинична, у вас гости? – улыбнулся Михаил, протягивая Дашеньке корзинку спелой вишни.
– Нет, Мишенька. Это моя новая семья. Можно сказать, дочь с внучкой, – улыбнулась старушка.
– Ты проходи, сейчас самовар поставлю.
– С удовольствием, – ответил мужчина, присаживаясь на скамейку. – Вообще, я к вам по делу. Собрался газ провести в дом, думаю и вам предложить. Давно ведь собирались.
– Я бы с удовольствием, но сейчас никак. Это ведь немалых денег стоит. Мне нужно время, чтобы собрать нужную сумму, – ответила женщина, немного расстроившись.
– Пустяки. Я возьму на себя расходы. Ведь всё равно рабочих привезу, пусть за одно сделают, чтобы два раза не ездить. Возражения не принимаются. Разрешите мне сделать вашей чудесной семье подарок, – сказал Михаил.
– Спасибо, Мишенька, я обязательно все отдам тебе со временем, – пообещала Тамара Ильинична.
После ужина, я уложила дочку спать, и вышла во двор. Тамара Ильинична беседовали с Михаилом в саду, пили чай.
– Вера, вы видели какой у нас закат за речкой? – спросил сосед.
– Нет. Пока не доводилось. Но Тамара Ильинична рассказывала, что очень завораживающие зрелище, – ответила я.
– Миша, так ты бы показал Верочке. Чего вам сидеть во дворе, прогулялись бы перед сном. А я пойду отдыхать уже, – быстро произнесла женщина.
– И правда, Вера, пойдёмте прогуляемся, – улыбнулся мужчина.
Тамара Ильинична стояла у Миши за спиной, моргала мне, показывая на мигах, чтобы я соглашалась. Я еле сдержала себя, чтобы не рассмеяться, но с удовольствием согласилась, ведь Миша мне сразу понравился.
Мы долго гуляли с Мишей вдоль озера. Мужчина рассказывал о своей жизни. Он рано овдовел, совершенно не успев насладиться счастьем семейной жизни. После перенесенного потрясения, Миша ударился в работу, стараясь прийти в себя, отвлечься от тяжёлых раздумий.
Я в свою очередь рассказала мужчине о себе, о том, как познакомились с Тамарой Ильиничной. Рядом с Михаилом я почему-то чувствовала себя очень спокойно и легко, и очень быстро поняла, что именно такого человека ждала всю жизнь.
Рано утром я проснулась от громкого крика во дворе. Не понимая, что происходит, быстро выбежала во двор.
– Я сказал, что мы прям сейчас едем к нотариусу. Ты сделаешь на меня дарственную. Ты думаешь эта девица из благих намерений с тобой возиться? Как бы ни так. Она хочет дом мой прикарманить, – кричал нетрезвый молодой мужчина.
– А вот и она! – Максим окинул меня недобрым холодным взглядом.
– Пошла вон отсюда! Ты ничего не получишь от моей матери!
– Не смей так разговаривать с Верочкой, – заплакала старушка.
– Уезжай, Максим, и забудь, что у тебя есть мать!
– Я не уеду, пока не прогоню эту проходимку. Ты сама уйдешь, или тебя в шею вытолкать? – кричал Максим.
– Что здесь происходит? – спокойно спросил Михаил, входя во двор.
– А ты чего припёрся? Не твое дело! Мой дом, моя мать, что хочу то и делаю! – разошелся парень.
– Миша, прошу, помоги нам. Я боюсь его, – взмолилась Тамара Ильинична. – Думала, из квартиры прогнал меня и успокоится, но нет, ему ещё и дом мой нужен.
– Пойдём, поговорим, – зло бросил Михаил парню.
– Без рук! – трусливо пискнул Максим, выходя из двора.
Тамара Ильинична бросилась ко мне, и уткнувшись в плечо заплакала. Я обняла женщину, стараясь успокоить и утешить. Минут через 15 вернулся Миша.
– Ну что? – с тревогой спросила женщина.
– Всё нормально. Он больше не приедет.
– Что ты ему сделал? – испугано спросила я.
– Ничего. Сказал, что ты моя жена, а этот дом нам Тамара Ильинична продала, а деньги отдала на благотворительность, – улыбнулся мужчина. – Пришлось соврать, но ничего, ведь для благого дела. Больше он не сунуться сюда, интереса нет.
– А почему ты сказал, что я твоя жена? – покраснела вдруг я.
– Сам не знаю, просто мне очень этого захотелось, – серьезно произнёс мужчина.
– Чудесно! – улыбнулась Тамара Ильинична.
– Вы прекрасная пара, и буквально созданы друг для друга. Я сразу поняла, что это судьба. Верочка, завтра же поедем к нотариусу. Я хочу подарить свой дом тебе и Дашеньке. Ведь даже не смела мечтать, что обрету на старости лет такую замечательную дочь и внучку.
Я была счастлива ведь очень нуждалась в материнской поддержке и любви. Даже не верилось, что за эти полгода моя с дочерью жизнь полностью преобразилась, теперь у меня была мама и самый надёжный и любимый человек, мой Михаил…
Понравился рассказ? Установите приложение: Рассказы и истории из жизни(в приложении вы найдёте много подобных историй)
Источник