Продолжение вам и не снилось
Екатерина Щербакова
ВАМ И НЕ СНИЛОСЬ…
ПЯТНАДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ
ВСТРЕТИМСЯ В ЧЕТВЕРГ
Рита заметила Юльку среди ярких полок Воронцовского супермаркета. Это было забавно – встретиться именно здесь после пятнадцати лет… Разлуки? Да нет, слишком красивое слово. «С чего бы – ах, разлука? Разве мы так уж дружили?» Лучше так: после пятнадцати лет «невиденья-неслышанья» друг друга. Рита почувствовала, что было бы очень заманчиво поболтать со старинной знакомой…
Она решительно двинула тележку, заполненную не более чем на четверть шуршащими заморскими пакетиками, к Юльке, к юности, к десятому классу.
Юлька сошлась с Ритой после той истории… Роман полгода пролежал в больнице: полтора месяца в Ленинградской, потом врачи разрешили перевезти его в Москву. Лавочкин-старший получил от всего этого обширный инфаркт и вскоре умер. Когда они оба, папа и сын, лежали в разных клиниках, Ромкина мама Вера Георгиевна разрывалась между ними, похудела на двадцать кило и стала похожа на старуху семидесятилетнюю. Потом стало полегче: папа Костя отдал Богу душу. Ужас какой! Юлька поймала себя на том, что именно так и формулирует, вспоминая: полегче. Это еще с того времени тянется: как она тогда ненавидела их всех, вспомнить жутко! Мысленно Юлька отрезала им руки, ноги, сдирала с них кожу, выкалывала глаза. Она тоже торчала в Ромкиной больнице с утра до ночи, впрочем, ее не особенно к нему пускали. А она не особенно и рвалась, почему-то… Сидела себе внизу, в холле, в каком-то странном отупении от всяких успокаивающих таблеток, которыми ее пичкали, смотрела в одну точку и выдумывала «всем этим подонкам» разные казни.
Когда умер Костя-папа, Ромка, весь загипсованный, тихо плакал, жалобно закусив губы, а Юлька сидела рядом и гладила его бледную руку. Вера Георгиевна стояла и смотрела скорбно, губы ее тряслись. Юлька же, глядя на нее, думала: «Ну что, дрянь, теперь полегче тебе будет?» Ромка застонал – в порыве ненависти к его матери Юлька случайно очень сильно сжала переломанную, так любимую ею руку. Никто бы не подумал, сколько непрощающей злости помещалось в этой маленькой, худенькой девочке. Она и сама такого про себя не знала.
Но недолго Вера Георгиевна «отдыхала». От переживаний и стрессов тяжелый инсульт свалил-таки железную питерскую бабушку. «Бог наказал, накликали, – сказала тогда Юлькина мама Людмила Сергеевна. – Вот, напридумали себе для неправедного дела и получили в натуральную величину. А еще говорят, что Бога нет…»
Бабусю пришлось забрать в Москву, так как в Питере у Вериной сестры возникла сразу большая куча проблем: ремонт, покупка участка, неприятности на работе, у мужа открылась язва и вообще – «вся ситуация, Веруня, на твоей совести. Ты, конечно, сейчас в горе и все такое, но не можем же мы, вся семья, жить только твоими проблемами! Войди и в наше положение, наконец! У тебя квартирные условия позволяют, да и Ромасик практически поправился».
– Подонская семья от носа до хвоста, – сказала тогда Людмила Сергеевна. – Ты, дочь, подумай еще разок, ведь Рома – их семя.
– Ма, Рома в их семейке – урод. Он – единственное оправдание существования этих людей…
Когда, выписавшись, Ромка выходил из дверей больницы, на ступеньках около одного из чугунных столбов, поддерживающих крышу больничного крыльца, стояла Юля. Она прижималась спиной к этому столбу, как к белой березе.
– Мама, – твердо сказала Роман. – Это, – он ткнул пальцем в Юльку, – моя жена. Или теперь мне надо сгореть, утонуть, застрелиться?..
Вера Георгиевна вздрогнула и закрыла лицо руками. Немая сцена длилась не меньше минуты. Юлька все не отходила от столба, он был такой надежный, прочный, гладкий и прохладный, к нему было очень приятно прислоняться – ведь уже стояло жаркое лето.
Наконец Вера Георгиевна отняла руки от лица и тихо произнесла:
– Теперь делайте, что хотите. Мне уже все равно. У меня теперь одна проблема – мама…
– Опять? – раздался насмешливый голос Юли, она отделилась от своей опоры и медленно приближалась к Роману.
– Как ты смеешь? Ты?! Она теперь лежачая, совсем плоха… – женщина задохнулась во всхлипах.
– Мы ей будем носить кефир и апельсины, – отчеканила Юлька, беря Ромку за руку и уводя с собой. – Идем, Ром, нас дома ждут.
И он пошел, обалдевший от ее силы и напора, от ее безжалостных слов, от ее таких жестких и взрослых глаз.
Вера смотрела им вслед, испытывая нечто вроде облегчения. Ну и пусть, ну и ладно. Там о нем позаботятся. А ее, мать, он все равно любить будет, ведь он такой верный и правильный. А проблем ей теперь и с мамой предостаточно: лекарства, больницы, сиделки, то есть то, что у нас этим словом называется.
– Меня жизнь наказала, но и до тебя, маленькая сучка, доберется, – прошептала Вера вслед Юльке.
Во время больничной эпопеи Юлька стала общаться с Ритой, которая училась в параллельном классе и увлекалась журналистикой. Ее уже не раз публиковали в «Комсомолке» и «Вечерке», и эта развитая во всех отношениях девочка норовила превратить в статью все, что встречалось на ее пути. Любая история, любой более или менее интересный разговор вызывали у нее одну реакцию: «О! (пальчик – вверх, бровки – вверх). Об этом надо бы написать!» И писала до посинения! Из двадцати ее «писулек» публиковалась в лучшем случае одна, но она продолжала упорно писать, копить написанное и уверяла, что «все это когда- нибудь пригодится».
История Романа и Юли подвигла ее на прямо-таки рекордное количество неопубликованных статей и заметок: о любви в шестнадцать, об отношениях поколений, о ханжестве и догматизме, об эгоистичности родительской любви, о… Невозможно вспомнить все темы, выкопанные Ритой из случившейся драмы. Она бегала, как ненормальная, с блокнотом и ручкой, не стесняясь приставать ко всем: к одноклассникам Ромки и Юли, к учительнице Татьяне Николаевне, даже к родителям несчастной парочки. Людмила Сергеевна спокойно послала ее куда подальше. А Вера Георгиевна набросилась чуть не с кулаками, грозя сообщить «куда следует». «И вообще мы не Америка какая-нибудь, у нас личная жизнь граждан вовсе не для печати, наша журналистика – не такая, а ты, между прочим, комсомолка, а позволяешь себе тут с блокнотиком!»
Из непосредственных участников истории только Юлька, которой необходимо было выговориться, разрядиться, удостоила Риту вниманием. Взяв с нее слово ничего не тащить в газеты («нет-нет, Юльчик, я только для себя, никому и никогда, клянусь грядущим аттестатом!»), Юля рассказала все подробно и с деталями, но, естественно, со своей колокольни. Умная Рита сделала поправки на Юлькино экстраличное восприятие и довольно точно оценила и охарактеризовала для себя участников происшествия: Рома – наивный идеалист, хороший мальчик; Юлька – зациклившаяся на своей любви сероватая девочка; Вера Георгиевна – свихнутая на цыпленке курица-стерва; Людмила Сергеевна – прелестная, умная женщина, которая любит и любима, а потому – умная и прелестная. Еще Татьяна Николаевна, учительница… Ее-то Рита и так знает: старая дева, из добрых, чокнутых на литературе и «нравственности». В сущности, ничего нового и интересного.
А вот Юльке надо помочь! Девочка явно сдвинулась по фазе. Цепляет своими пальчиками пуговицы на Ритиной кофте и лихорадочно бормочет: «Не, ну ты представляешь? Не, ну ты слыхала?» Ее пичкают какими-то таблетками, а вот Рита замечает, что после того, как Юлька выговорится у нее на плече, она уходит домой успокоившейся, даже какой-то посвежевшей без всяких лекарств. Так и «лечила» ее Рита.
После больницы Юлька шла не домой, а к Рите, чем вызывала некоторую материнскую ревность.
Источник
Я уже как-то писала об этом фильме. Но это же не повод больше к нему не возвращаться, правда? Тем более, что порассуждать на эту тему интересно не мне одной.
Вы никогда не задумывались, что было с персонажами дальше? Уверена, что думали и что у вас есть свое видение продолжения историй героев.
Сразу оговорюсь, я беру за основу именно фильм. Не повесть Щербаковой и не продолжения (если таковые имеют место быть).
Кадр из фильма
Фильм заканчивается тем, что Роман и Катя сидят в снегу, Рома только что выпал из окна и явно травмирован. Что потом? Потом травматология, лечение переломов и ушибов внутренних органов. В больницу его ходит навещать Катя. Она бы и жила там, прямо в палате, но – не разрешают.
Мать и бабушка пытаются прорваться – но Рома не желает иметь с ними дел. Как вы думаете, кого они обвинят в падении Ромки из окна? Уж конечно, не себя. Катю. Зачем шла по двору, зачем кричала ему? Так Катя из просто ненавистной девчонки станет чуть ли не потенциальным убийцей их драгоценного Ромочки.
Кадр из фильма
После восстановления – возвращение Ромы в Москву. Дома он жить откажется, мать видеть не пожелает. Наверное, логично будет, если его приютит все та же добрая к своим ученикам Татьяна Николаевна. А вот с мамой спустя время Роман все-таки начнет общаться. Мама – знатная манипуляторша, пара “сердечных приступов” (возможно даже, с госпитализацией) – и Рома прибежит, как миленький. Да, доверия уже не будет, но в семью со временем мать его вернет.
Кадр из фильма
В институт Рома, конечно, поступит. И сразу же, как только им с Катей стукнет по 18 – женится на ней. Обещал же. Человек слова и долга. Даже если к тому времени он потихоньку начнет понимать, что учиться, образовываться дальше Катя не будет.
А зачем ей учиться? Способностей нет, замуж берут и так. А работу, не требующую образования, найти не проблема.
Кадр из фильма
Семейную жизнь их я описывать не буду, просто потому, что возможны сотни вариантов – от идиллии до гражданских войн с участием родителей.
А в 90-е Ромкин НИИ закроется и содержать всю семью будет необразованная Катя. Математикой-то на хлеб не заработаешь.
Теперь Татьяна Николаевна, Танечка. И Михаил. При всей ее хорошести, я не вижу у нее будущего с Мишей. Они изначально разные. В начале фильма, перед 1 сентября, он ей звонит “с соболезнованиями”, отчего она серьезно пугается. О чем это говорит? Михаил – человек циничный, что свойственно многим медикам, и в то же время ироничный.
Кадр из фильма. У Танечки по обыкновению кислое выражение лица. Это ее стиль жизни. Она гасит любые искры, которые пытается высечь Михаил
Он легкий, ему скучно жить без шутки, по расписанию, в жестких рамках. Танечка же – крайне ответственна, слишком правильна и никогда не расслабляется. Она все воспринимает всерьез, она не умеет быть самоироничной. Миша просто пошутил про начало учебного года, а она считает это чуть ли не преступлением.
Если бы они поженились, она бы его загнобила. Не важно, за что – за каждую ерунду. В итоге бы все равно развелись, но перед этим он бы еще и нагулялся налево и направо, раз дома занудно пилят.
Кадр из фильма. Алена
Алена. Та, которая большая и преследовала Рому в школе. Не исключено, что она продолжит это делать и дальше, в ВУЗе. Одержимость так просто не проходит, а у нее именно одержимость Романом, иначе и не скажешь. Если уж ее не смущало наличие Кати и она продолжала сопровождать Рому из школы. И если уж смога убедить родителей перевести ее в математическую школу, вслед за Ромой. А потом, когда он уехал, перевестись обратно.
Кадр из фильма
Родители Романа. Хоть папа там и уронил грозно вазочку с цветами, и прошелся по мокрому полу в приступе гнева, ни во что конкретное это не выльется. Мама как заправляла всеми, так и будет заправлять. Отец права голоса не имеет. Не исключено, что ему преподнесут историю с падением из окна так, то он тоже будет во всем винить Катю.
И даже рождение внука вряд ли смягчит мамашу. Ведь это будет внук “от той”, Костиной. А значит, не достоин любви.
Спасибо за внимание к каналу, всегда рада видеть ваши комментарии
Читать также:
“Покровские ворота”. Что стало с героями потом
“Экипаж”. А что будет с героями потом
“Служебный роман”. Что будет с героями потом
Источник
Аннотация: Продолжение знаменитого романа Галины Щербаковой, написанное ее дочерью Екатериной.
Екатерина Щербакова
ВАМ И НЕ СНИЛОСЬ…
ПЯТНАДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ
ВСТРЕТИМСЯ В ЧЕТВЕРГ
Рита заметила Юльку среди ярких полок Воронцовского супермаркета. Это было забавно – встретиться именно здесь после пятнадцати лет… Разлуки? Да нет, слишком красивое слово. «С чего бы – ах, разлука? Разве мы так уж дружили?» Лучше так: после пятнадцати лет «невиденья-неслышанья» друг друга. Рита почувствовала, что было бы очень заманчиво поболтать со старинной знакомой…
Она решительно двинула тележку, заполненную не более чем на четверть шуршащими заморскими пакетиками, к Юльке, к юности, к десятому классу.
Юлька сошлась с Ритой после той истории… Роман полгода пролежал в больнице: полтора месяца в Ленинградской, потом врачи разрешили перевезти его в Москву. Лавочкин-старший получил от всего этого обширный инфаркт и вскоре умер. Когда они оба, папа и сын, лежали в разных клиниках, Ромкина мама Вера Георгиевна разрывалась между ними, похудела на двадцать кило и стала похожа на старуху семидесятилетнюю. Потом стало полегче: папа Костя отдал Богу душу. Ужас какой! Юлька поймала себя на том, что именно так и формулирует, вспоминая: полегче. Это еще с того времени тянется: как она тогда ненавидела их всех, вспомнить жутко! Мысленно Юлька отрезала им руки, ноги, сдирала с них кожу, выкалывала глаза. Она тоже торчала в Ромкиной больнице с утра до ночи, впрочем, ее не особенно к нему пускали. А она не особенно и рвалась, почему-то… Сидела себе внизу, в холле, в каком-то странном отупении от всяких успокаивающих таблеток, которыми ее пичкали, смотрела в одну точку и выдумывала «всем этим подонкам» разные казни.
Когда умер Костя-папа, Ромка, весь загипсованный, тихо плакал, жалобно закусив губы, а Юлька сидела рядом и гладила его бледную руку. Вера Георгиевна стояла и смотрела скорбно, губы ее тряслись. Юлька же, глядя на нее, думала: «Ну что, дрянь, теперь полегче тебе будет?» Ромка застонал – в порыве ненависти к его матери Юлька случайно очень сильно сжала переломанную, так любимую ею руку. Никто бы не подумал, сколько непрощающей злости помещалось в этой маленькой, худенькой девочке. Она и сама такого про себя не знала.
Но недолго Вера Георгиевна «отдыхала». От переживаний и стрессов тяжелый инсульт свалил-таки железную питерскую бабушку. «Бог наказал, накликали, – сказала тогда Юлькина мама Людмила Сергеевна. – Вот, напридумали себе для неправедного дела и получили в натуральную величину. А еще говорят, что Бога нет…»
Бабусю пришлось забрать в Москву, так как в Питере у Вериной сестры возникла сразу большая куча проблем: ремонт, покупка участка, неприятности на работе, у мужа открылась язва и вообще – «вся ситуация, Веруня, на твоей совести. Ты, конечно, сейчас в горе и все такое, но не можем же мы, вся семья, жить только твоими проблемами! Войди и в наше положение, наконец! У тебя квартирные условия позволяют, да и Ромасик практически поправился».
– Подонская семья от носа до хвоста, – сказала тогда Людмила Сергеевна. – Ты, дочь, подумай еще разок, ведь Рома – их семя.
– Ма, Рома в их семейке – урод. Он – единственное оправдание существования этих людей…
Когда, выписавшись, Ромка выходил из дверей больницы, на ступеньках около одного из чугунных столбов, поддерживающих крышу больничного крыльца, стояла Юля. Она прижималась спиной к этому столбу, как к белой березе.
– Мама, – твердо сказала Роман. – Это, – он ткнул пальцем в Юльку, – моя жена. Или теперь мне надо сгореть, утонуть, застрелиться?..
Вера Георгиевна вздрогнула и закрыла лицо руками. Немая сцена длилась не меньше минуты.
Источник
|
Источник