Мне снятся собаки мне снятся звери

Мне снятся собаки, мне снятся звери,

Мне снится, что твари с глазами, как лампы

Вцепились мне в крылья, у самого неба

И я рухнул нелепо, как падший ангел.
Я не помню паденья, я помню только

Глухой удар о холодные камни.

Неужели я мог залететь так высоко,

И сорваться жестоко, как падший ангел?
Прямо вниз,

Туда, откуда мы вышли в надежде на новую жизнь.

Прямо вниз,

Туда, откуда мы жадно смотрели на синюю высь.
Я пытался быть справедливым и добрым,

И мне не казалось ни страшным, ни странным,

Что внизу, на земле, собираются толпы,

Пришедших смотреть, как падает ангел.
И в открытые рты наметает ветром

То ли белый снег, то ли сладкую манну,

То ли просто перья, летящие следом

За сорвавшимся вниз, словно падший ангел.
Прямо вниз,

Туда, откуда мы вышли в надежде на новую жизнь.

Прямо вниз,

Туда, откуда мы жадно смотрели на синюю высь.
Прямо вниз….

(Наутилус, «Падший ангел».)

Глава 1.
Честер Беннингтон ненавидел, когда концерт заканчивался. Когда наступало ощущение полной опустошённости и выжатости. Когда не оставалось никаких желаний, кроме как нажраться и завалиться спать, без сновидений, потому что в снах опять приходил один и тот же образ – толпа. Она притягивала, звала. Она была его тенью….

Всю свою творческую жизнь он работал только для неё и для себя. Так уж вышло. Так он жил.

Там, на сцене, на концерте, они сходили с ума вместе. Он и толпа. В такие безумные моменты, купаясь в безграничной, сбивающей с ног, энергии фанов, Честер не видел никого, ни скачущего рядом Феникса, ни Майка, ни-ко-го….

Был только он и тёмная однородная масса у сцены, крики, свист, огоньки зажигалок. Толпа походила на живое существо: она дышала, двигалась, пульсировала. Её жаркое сердце билось в унисон с сердцем Чеса, который пел, вкладывая в слова душу, открывая себя, отдавая до конца всё, что было у него внутри и позволяя ауре сумасшедшей толпы руководить собой. Он словно пропускал через себя все чужие эмоции: радость, восторг, безумие, какое-то болезненное счастье…. Всё это смешивалось в невероятный коктейль, пьянило получше всякой водки, заставляя Честера подходить к краю сцены и позволять тянущимся рукам хватать себя за края одежды, слышать, как тысячи голосов подпевают ему, чувствовать, как тысячи глаз жадно пожирают его тело, лаская огненными прикосновениями….

Там, на сцене, он был богом. Богом этой беснующейся толпы, которая была готова одновременно и носить его на руках, и разорвать на куски. Он помогал толпе. Он рвал себя сам и бросал к её ногам. Он был её богом…. Он был её рабом….

У него была Власть…. И ослепительно блестящие антрацитовые крылья падшего ангела за спиной….несли его куда-то….

За это Честер любил сцену. Любил так, как никогда никого не любил. Ни мать, ни жену, ни даже маленького сына….

И, когда концерт заканчивался, гасли прожекторы, исчезала толпа, а группа уходила за кулисы, Честер впадал в состояние полной апатии. Пустота, бессилие, как будто «ты» настоящий остался в зале, разбившийся на сотни мелких осколков, каждый из которых унёс какой-нибудь юноша или девушка из той самой толпы, которая ещё несколько минут назад сходила с ума у сцены.

Так бывает, когда замечательная наркотическая эйфория уходит и ты остаёшься один на один со своим разбитым, истерзанным «я». Уходит серебристый туман и цветные сверкающие медузы. Ускользает из слабых пальцев призрачное счастье. И остаётся только единственный верный спутник твоей чёртовой жизни – одиночество….
Вот и сегодня, по окончании концерта, Беннингтон устало сел на ступеньки у сцены, даже не выйдя раздать автографы. Это был плохой вечер. Один из худших. Нет, на сцене всё было в порядке, он снова отрубился от реального мира, а последнюю «From The Inside» пел так, что фаны вторили ему, размазывая по щекам слёзы.

Просто после окончания ему было хуже, чем обычно.

Чья-то рука легла на плечо. Честер вздрогнул, мокрые пальцы стиснули выключенный микрофон, который он до сих пор держал в руках.

– Очень плохо? – тихо спросил Майк, усаживаясь рядом. Честер что-то неразборчиво буркнул. Говорить не хотелось. Хотя, он не мог не признать, что тёплая рука на плече успокаивает.

Майк больше ничего не спрашивал. Просто сидел рядом. Он давно уже понял, что с Беннингтоном в такие моменты разговаривать бесполезно. Пытался уже. Теперь по опыту знал, что Чес просто окрысится лишний раз и уедет раньше всех в отель, коротать оставшийся вечер в компании с бутылкой. Шинода честно не понимал почему его друг так резко меняется. Ещё десять минут назад скакал по сцене, как сумасшедший, а теперь сидит, словно в воду опущенный. Да, конечно, они все устали, но всё-таки Честер всегда был угрюмее их всех вместе взятых. Это не в первый раз. Так было всегда, только Майк всё не мог привыкнуть. Чес, по природе своей, человек деятельный, общительный и немного взрывоопасный, так что видеть его таким, как сейчас, было не очень-то приятно.

– Сейчас бы пару дорожек, и настроение бы резко исправилось. – вдруг сказал Честер, глядя в пол. И не понятно было, шутит он или говорит серьёзно.

Рука Майка чуть сжала его плечо.

– Пойдём лучше к парням. Они в клуб собираются. Отметить возвращение из тура.

Чес молча кивнул и встал. Майк тоже встал, чуть придержал друга за локоть. Тот непонимающе вскинул бровь.

– Чес, ты чего вдруг про наркоту заговорил? Ты же бросил эту дрянь.

– Бросил. – легко согласился Беннингтон. – Только иногда об этом жалею.

– С чего вдруг?

Честер взглянул на серьёзное лицо Шиноды и улыбнулся. Всё-таки приятно, когда о тебе кто-то беспокоится. Пусть даже не любимая женщина, а лучший друг.

– Есть такая растаманская мудрость, – хмыкнул рокер, откладывая в сторону микрофон. – торчок навсегда остаётся торчком. Понимаешь?

– Не совсем.

– Ну, тот, кто принимал наркоту, когда бросает, обязательно, хоть немного, но жалеет об этом. О том кайфе, который она даёт.

– Смотри, Чес….

– Да ладно тебе! Неужели я такой слабак в твоих глазах?

Наконец, Шинода тоже улыбнулся, правда, немного натянуто. Хлопнул Честера по плечу.

– Пойдём. Там ребята ждут.
В клубе было шумно. Много народу, дым коромыслом, куча выпивки и зубодробильный музончик. Честер немного расслабился. Это место чем-то напоминало сцену. Здесь тоже бесновалась толпа, пусть не настолько большая, но всё же…. А за пультом стоял бог. Такой же, имеющий Власть, как и сам Честер. С одной только разницей: Чес дарил себя, получая взамен безумную любовь, а этот просто собирал эйфорические эмоции танцпола, ничего не отдавая обратно, двигался смутной тенью за своим пультом, чем-то напоминая гигантского паука, опутывающего своими сетями танцующих.

– Чес! – рявкнул в ухо Джо, заставляя вокалиста быстро перевести на него недоумённый взгляд. – У тебя мобильник уже пятнадцать минут разрывается! – орал Хан, перекрикивая музыку. – А ты сидишь, как истукан!

Честер перевёл взгляд на стол, где лежал его телефон. Действительно, экранчик светился, а сам мобильный надрывно вибрировал, ползая по столешнице и пытаясь привлечь внимание хозяина.

– Я сейчас приду! – громко сообщил рокер, подобрал телефон и направился к туалету. Там было тише.

– Да! – раздражённо отозвался Чес, поднося мобильник к уху.

– Где ты находишься? – с ходу наехала Саманта.

Он поморщился.

– Я ещё не в Лос-Анджелесе. Сказал же, позвоню, как приеду.

– Там музыка гремит, ты что опять в клубе?

– Да, Сэм, я в клубе, и что?

– Опять нарежешься. – она вздохнула. – Сколько можно, Чести? Я, конечно, уважаю тебя, за то, что ты бросил наркотики, но заменять их выпивкой тоже не дело.

– Нотации читать будешь? – скептично, холодно.

– Нет, ты уже взрослый.

– Спасибо.

– Я просто волнуюсь за тебя, Чес. – в её голосе проскользнула нотка участия и нежности.

– Не стоит. – смягчился он. – Всё в порядке. Обещаю до беспамятства не упиваться.

– Дрэйвен очень хочет тебя видеть. – кажется, она улыбалась. – И я тоже. Приезжай скорее, Чес. Мы тебя очень ждём.

– Завтра утром мы вылетаем. Днём я буду дома.

– Я люблю тебя, Беннингтон.

– И я тебя, Сэм.

Он выключил мобильник и сунул его в карман. Стало чуть легче. Ощущение пустоты больше не было таким вселенским, но всё же….

Когда он вышел в зал, на нём тут же повисла какая-то девица. Проститутка или просто пьяная, он не разобрал. Только брезгливо убрал её руки со своей шеи и отодвинул в сторону.

Ребята где-то рассредоточились. За столом сидели только Джо и Майк. Хан упоённо присосался к горлышку бутылки с водкой, а рэппер лениво потягивал джин, пристально наблюдая за диджейским пультом. Вечно он всю эту муру сравнивает со своей работой. Дурацкая привычка. Когда он уже поймёт, что конкуренцию ему эта клубная шушера составить не может?

Честер подошёл к барной стойке, постучал кулаком по столешнице и показал бармену два пальца, кивнув на бутылку виски. Тот налил в бокал со льдом двойную порцию, протянул музыканту, жестом отказываясь от оплаты, они и так много заказали сегодня. Рокер, хлебнул из бокала, направляясь к их столику. Плюхнулся рядом с Майком, устало откинул голову на спинку диванчика. Начинала болеть голова, как будто в висок медленно вкручивали длинный шуруп. Было жарко.

Честер поднял голову и склонился к другу:

– Когда возвращаемся в отель?

Майк недоумённо посмотрел на него.

– Не знаю. Кто как захочет. А что?

– Я пожалуй, пойду.

– Ты чего? Мы же совсем недавно пришли.

– Голова болит.

Шинода тут же отставил бокал.

– Я с тобой.

– Зачем? – Честер нашёл в себе силы улыбнуться, несмотря на то, что голова болела всё сильнее. – Дорогу я найду, тут недалеко.

Майк не стал спорить. Просто надел кепку и взял со стола мобильник. Упрямый, как осёл, если уж что вобьёт себе в голову, так хоть об стену бейся, его не переубедишь. Беннингтон про себя усмехнулся. Они с Майком часто ссорились на этой почве, поскольку оба были страшными упрямцами. Почему-то в большинстве случаев Шинода всё-таки оказывался упёртее. Сам Честер мог рвать и метать в бешенстве, под напором которого ему всегда уступали, а Майк просто спокойно настаивал. И, как ни странно, это оказывалось намного более действенным. Чес быстро выдыхался и тогда его можно было уломать на всё, что угодно, главное знать черту, переступив через которую, нарвёшься на мордобой, и держаться от неё подальше, что, собственно, Майк всегда и делал.

– Идём.

Всё. Шинода выпил. Теперь его точно не переупрямишь.

Беннингтон вздохнул, кивнул уже почти дошедшему до состояния дровишек Хану, и поплёлся вслед за другом.

Голова болела всё сильнее и сильнее, картинка перед глазами начала плыть, лицо пылало. Честер приложил дрожащую влажную ладонь ко лбу. Чёрт. Как будто коснулся раскалённых углей, а ведь он почти не пил. Тошнило. Состояние походило на ломку от тяжёлых наркотиков, даже прикосновение холодного воздуха не принесло облегчения. Рокер не помнил как дошёл до отеля, как поднялся в номер. Очнулся он только когда почувствовал, как сильная рука Шиноды стиснула его локоть.

– Может ляжешь? – донеслось, как сквозь вату.

Он с трудом кивнул, стараясь не беспокоить словно набитую стеклом голову.

– Пойдём, я помогу. – лёгкий толчок в спину, понукающий сделать несколько шагов до кровати. – Ты ужасно выглядишь. Надо сказать портье, чтобы вызвал врача.

Но Честер уже ничего не слышал. Он рухнул на кровать и отрубился.
Ему снилась толпа. Снова. Как всегда.

Чёрное, волнующееся, живое море. Оно звало к себе, оно увлекало, оно засасывало. И это было хорошо. Но вдруг оно вздыбилось, поднялось тяжёлым валом. Страшно. А бежать нельзя. Словно цепи держат. Он рвался, но его не пускали. Кандалы кромсали руки, раздирая в клочья кожу, уродуя красивые языки пламени на запястьях. Он кричал, но не было слышно ни звука. А чёрный вал нёсся вперёд, зависая над головой тёмным гребнем. Накрыл, раздавил, задушил. Уничтожил….
Майк проснулся от шороха и стона. Номер заливало рассветное солнце. Врач ушёл всего пару часов назад, вколов Честеру какой-то антибиотик и успокоительное. Сказал – нервное истощение. Шинода осторожно вытянул затёкшие в кресле конечности и посмотрел на кровать. Чесу явно что-то снилось, он метался по постели, пытаясь содрать с себя сбившееся одеяло. По гримасе страдания на его лице можно было легко догадаться, что снится ему что-то плохое.

Майк думал: будить его или нет? С одной стороны надо бы прекратить этот кошмар, но с другой – врач говорил дать ему как можно больше отдыха.

Снова стон. Беннингтон сжимает пальцы так, что белеют суставы. Нет, надо будить, а то вместо истощения будет расстройство.

– Чес…. – тихо позвал Шинода. Друг не просыпался. Тогда рэппер подошёл к кровати и осторожно потряс его за плечо. – Чес.

Холодные пальцы Честера схватили Майка за руку, будто это была последняя соломинка спасения. Шинода хотел отдёрнуть руку, но передумал. Хватка потихоньку расслаблялась, Беннингтон просыпался. Он медленно открыл глаза и посмотрел на Майка.

– Что…. Что случилось? – хрипло спросил он, всё ещё не выпуская руки друга.

– Врач сказал нервное истощение. – рэппер с трудом улыбнулся. – Ты что, чувак, решил в гроб себя уложить раньше времени? Смотри, ты нам ещё пока живой нужен.

– Да я и сам не подозревал. – Честер выпустил его ладонь и приподнялся на локтях. – Но со мной ведь всё в порядке. При чём здесь истощение?

– Ну, так бывает, когда долго держишь себя в руках, а потом расслабляешься. – поделился опытом Шинода. – Ты как сейчас? К полёту готов?

– Ох, блин! – Чес скривился и упал навзничь.

– Ты чего?

Беннингтон посмотрел на друга совершенно ясными, не затуманенными болью глазами.

– Дома мне предстоит разборка с моей дражайшей супругой. Как думаешь, что, кроме зубной боли, может вызвать эта мысль?

– Ну-у-у….желание во всём разобраться.

– Шинода, у тебя просто неисчерпаемый запас оптимизма сегодня.

– Да, Чес, а ещё я зверски хочу в душ и чего-нибудь пожрать.

– Аналогично. – Беннингтон улыбнулся, светло и хорошо. Шинода не мог не улыбнуться в ответ, вот таким друг ему нравился. Рокер зевнул во весь рот, откидывая одеяло. День начался замечательно….