Мне снился сон я был мечом

XV

ГЕРОИЧЕСКОЕ

“Героя пишут авторы с себя…”

Герой – с себя?

Из паспорта прописан,

При бороде, очках и облысел?

Бежит смешная белка в колесе,

Сама себе мотор, чека и спицы,

И думают зеваки: оба-на!

Анфас – она!

А в профиль – не она…

Когда в штанах – она.

Когда в тунике –

Уж не она.

Когда с мечом в руке –

То точно не она.

А в парике?

Грубит? – она.

А если: “Извините…” –

Уж не она.

А полчаса назад?

А двадцать лет спустя?

Сегодня?

Завтра?!

Надень бегунья харю бронтозавра,

Иль покажись игривой, как коза –

Хор зрителей: “Другая! Эта! За!

Нет, против! Лик! Личина! Чудеса!

Мы без ума! Провал! На бис! Попса!” –

Наряд меняет многое для зала…

А для героев?

Белки?

Колеса?!

XVI

Уронили книжку на пол!

Автор – бездарь!

Автор – лапоть!

Все равно ее не брошу:

Дочитаю – и по роже!

XVII

ИЗ “ЧЕРНОЙ ВЕДЫ”

Есть дней начала, есть веков концы,-

Но разве есть забытые Творцы?

Сумеем ли, осилим ты и я

Прогнать Творца за рамки бытия?

Велеть ему: не так, а сяк твори!

Вчерашнее – сегодня говори!

Сказать ему: “Состарился! Иссяк!”

Вскричать ему: “Ты – баба на сносях!

Иди роди для нас вчерашний день!

А не родишь – клянемся, быть беде!

Разжалуем навеки из Творцов,

Забудем навсегда твое лицо!..”

…и тихо глядя, как шумят юнцы,

Смеются незабытые Творцы.

XVIII

ГЛАС ВОПИЮЩЕГО

Давайте поверим в добро.

Позволим бедняге-герою

Спокойно докушать второе,

Допить валерьянку и бром,

И вместо похода на Трою

Чесать себе пятки пером.

А позже, вечерней порою,

Сыграть в преферанс вчетвером.

Давайте поверим в любовь.

Позволим, друзья, героине

Забыть анашу с героином,

И не амбразуру собой

Закрыть, а в садах Украины

С Солохой махнуться судьбой.

И те, кто доселе невинны,

Пусть ринутся в сладостный бой.

Давайте поверим себе.

Авось тот, кто ищет, обрящет, –

Сыграв на трубе, а не в ящик! –

Великое счастье в борьбе.

Пусть в будущем и в настоящем

Останется целым хребет,

Да сгинут водянка и ящур!

Даешь перерыв на обед!

XIX

КРИК ДУШИ

Ах, великие поэты

Воспевают неустанно

Смерть Ромео и Джульетты,

Жизнь Изольды и Тристана,

Ах, Отелло с Дездемоной,

Ах, Гиневра с Ланселотом!

Крошка-сын бесцеремонно

“Хорошо” мешает с “плохо”.

Нас измерив вечной мерой,

Что ж вы делаете, барды? –

Так же скоро все Ромео

Перережут всех Тибальдов!

На возвышенные чувства

Мы осмелимся едва ли,

Представители искусства,

Что ж вы всех поубивали?!

Классик, слезьте с постамента,

Мы не в школе бальных танцев,

Не даете хэппи-енда,-

Дайте хоть в живых остаться!

XX

ОПТИМИСТИЧЕСКОЕ

О нас сложат песни, баллады и оды,

Нам вручат меч славы и знамя свободы,

Нас сладостным гимном восславят народы,

Когда мы умрем.

Нас критик подвергнет внимательной лести,

А следом политик – сомнительной чести,

И верные всхлипнут: “Мы с вами! Мы вместе!”,

Когда мы умрем.

…и главная, вы уж простите, беда

Вот в этом вот самом треклятом “когда”.

Едва крышка гроба отрежет нам небо

И “Был…”, сомневаясь, откликнется: “Не был?..” –

Мы станем важнее и зрелищ, и хлеба,

Когда мы умрем.

Прекрасные девы с персями из снега

Сулить нам начнут вдохновенье и негу,

И нам посвятится “Евгений Онегин”,

Когда мы умрем.

Равины в кипах, протодьяконы в ризах,

Имамы в чалмах и коты на карнизах

Взовьются великой, вселенскою тризной,

Когда мы умрем.

…и очи закрыли, как небо, крестами.

Зачем нас зарыли? Затем, чтоб не встали?!

Так знайте, мы встанем – сердитые! – встанем,

И всё нам наличными выдать заставим:

Балладным стихом, оружейною сталью,

Любовной игрой,

Звездою Героя, восторженным гимном,

Бутылками пива – хоть “Гёсер”, хоть “Гиннес” –

И критику скажем: “Паскуда! Не лги нам!”,

Нависнув горой

Над бронзой, над славой, над лестью-шалавой,

Над гробом с кистями, над слёзною лавой,

Над бюста ухмылкой, смурной и лукавой,

Сегодня и здесь.

Строчат некрологи друзья-бандерлоги,

Но сердце не платит со стука налоги,

Хоть кстати, хоть нет, хороши или плохи –

Смотрите! Мы есть!

ЭХО СТАРЫХ ЛЕГЕНД

МНЕ СНИЛОСЬ…

I

Мне снился сон. Я был мечом.

В металл холодный заточен,

Я этому не удивлялся.

Как будто был здесь ни при чем.

Мне снился сон. Я был мечом.

Взлетая над чужим плечом,

Я равнодушно опускался.

Я был на это обречен.

Мне снился сон. Я был мечом.

Людей судьей и палачом.

В короткой жизни человека

Я был последнею свечой.

В сплетеньи помыслов и судеб

Незыблем оставался я.

Как то, что было, есть и будет,

Как столп опорный бытия.

Глупец! Гордыней увлечен,

Чего хотел, мечтал о чем?!.

Я был наказан за гордыню.

…Мне снился сон. Я БЫЛ мечом.

II

Мне снился бесконечный путь,

Пронзающий миры.

И в том пути таилась суть

Загадочной игры,

Игры, чьи правила – стары,

Игры, чьи игроки – мудры,

Они не злы и не добры…

И я кричал во сне.

Мне снился обнаженный меч,

Похожий на меня,

И яростно-кровавый смерч

Взбешенного огня,

И бились о клинок, звеня,

Копыта черного коня,

Что несся на закате дня…

И я кричал во сне.

Мне снилась прожитая жизнь –

Чужая, не моя.

И дни свивались в миражи,

Как сонная змея.

И шелестела чешуя,

Купался лист в воде ручья,

И я в той жизни был не-я…

И я кричал во сне.

III

Стояли двое у ручья, у горного ручья,

Гадали двое – чья возьмет? А может быть – ничья?

Стояли двое, в дно вонзив клинки стальных мечей,

И тихо воды нес свои израненный ручей…

Стояли два меча в ручье – чего ж не постоять?

Часть первая. Война. Командую ротой. Только что отбили атаку немцев на какую-то деревушку. Ну как деревушку – три домишки и колодец. Приказ – удерживать деревушку до конца, потому что сюда выйдет колонна беженцев. И вот эту-то колонну я и должен вывести в тыл. Чертыхаюсь, потому как рота стоит в чистом поле, как солонка на столе. Левый фланг, слава богу, упирается в море, а правый – висит в воздухе. Никакой тебе, понимашь, локтевой связи. Ладно, выделил взвод во фланговое охранение – жду беженцев. Но тут с моря подходят немецкие корабли. Не, не “Тирпиц” – что-то такое, типа тральщика. А может вообще траулер переоборудованный. Но у меня из противокорабельных средств – только трёхэтажный мат. Тогда я выдвигаю на берег свой последний резерв – 3 танка КВ (я не знаю, откуда в стрелковой роте 3 кавехи, это сон), и начинается эпическая перестрелка – танки верзус сторожевик. И как раз с правого фланга начинают походить беженцы. А солнеце светит как раз оттуда, нифига не видно – только чёрные силуэты, замотанные в какие-то тряпки. Бредут, опираются на какие-то клюки. А я всматриваюсь – и никак понять не могу. А чего они все в платки замотаны так, что даже лиц не видно? Мусульманки, что ли? А чего они все такие здоровенные? Минуточку, а чего это они одни идут? Почему фланговое охранение им хотя бы одного бойца не выделило в сопровождение??? Опускаю взгляд вниз – а там у каждой “беженки” солдатские сапоги размера эдак 45-го. И одна “бежека” уже эдак резво вышагивает ко мне, и сматывает со своей клюки тряпьё, под которым блестит что-то металлическое. В общем, “рота, в штыки!”, “беженка” бьёт меня прикладом по кумполу, с неба валятся “Штуки”, кругом рукопашная, немцы атакуют по фронту. Просыпаюсь с чувством непереносимого стыда. Роту погубил, беженцев не спас, задание не выполнил. Мердэ, а не командир. Проснувшись, понимаю, что это был сон, и пока можно не стреляться. Переворачиваюсь на другой бок, засыпаю обратно.

Часть вторая. Я (тот самый, комроты) уже в плену. И почему-то меня выгуливают по какому-то нашему городу. То ли сразу Москва, то ли крупный областной или даже республиканский центр. И вот, значит, выгуливает меня какой-то штандартенфюрер и заливает мне в уши – “ну чего ты воевал? Вот смотри – мы победили, никаких ужасов, всё чистенько, везде орднунг, никакого мусора, в аустериях баварского – хоть залейся. И даже русские получают 2 раза в месяц мясо!” А я угукаю, хмыкаю, а у самого в голове две мысли: “а) раз они со мной так тетёшкаются, значит я им для чего-то пока нужен и б) надо бежать. И срочно, пока они не перешли к тому, что им, собственно, от меня надобно. Потому что потом уже не свалишь”. И вот заводит меня этот “штандартен” в… музей. Зачем, не понимаю. Подводит к какой-то здоровенной каменной бабе и говорит – “вот, мол, это статуя Чингис-хана (я его как-то иначе себе даже во сне представлял), и, мол, именно с его нашествия и началось отставание Руси от Запада, которое в конечном итоге позволило вас наконец завоевать”. Я, в общем-то понимаю, что версия так себе, но во сне я в это почему-то поверил. И чего-то такая злость на меня нашла. всё, понимаешь, из-за этого… этого… И тут я замечаю, что всё вокруг меня (кроме это самой бабы каменной) начинает как-то туманиться и мерцать. А “штандартен” начинает бегать вокруг меня (а рядом с ним ещё десяток эсесманов ростом с Валуева, где они до того прятались, интересно?), и орать “блокаду! включайте блокаду! он же сейчас уйдёт!”. И я понимаю – точно уйду. Именно туда. И хрен им всем будет, а не Калка с Ситью. Ещё не знаю как, но как-то я им весь этот “Последний поход к последнему морю” в другую сторону загну, узлом завяжу, и на шею Субудаю повешу. Просыпаюсь, понимаю, что опять был сон, и прямо сейчас составлять план первоочередных мер по форсированному прогрессированию Древней Руси не требуется – и переворачиваюсь на другой бок.

Часть третья. тут меня уже вообще нет, смотрю её как кино. “Ставка шефа”. По огромному кабинету носится как наскипидаренный тамошний не то Гитлер, не то Астер, и орёт на моего “штандартен”-а в духе “да как вы могли?! Да чем вы думали!? Да каким местом вы это делали??!!” “Штандартен” бухтит, что генераторы давали 200-процентную гарантию блокады, что мол, неучтённые факторы, неотработанная техника. в общем, валит всё на яйцеголовых. Потом он начинает успокаивать ГитлероАстера – мол, ничего. Мы Перехватчика пошлём. “Этот” (это он про меня) не знает ни языка, ни тамошних реалий. Значит, ему придётся как-то внедряться, прикидываться приезжим из дальних стран. При этом он будет явно выделяться на общем фоне; тут-то мы его и вычислим. А я всё это слушаю и чертыхаюсь. Я ведь именно так и хотел действовать. А это “штандертен” оказался головастым, и меня “просчитал”. Теперь придётся новый план вырабатывать. На этом просыпаюсь окончательно.

Вот такой вот сон.

– Вот человек стоит на распутье между жизнью и
смертью. Как ему себя вести?
– Пресеки свою двойственность и пусть один меч сам
стоит спокойно против неба!
Из разговоров Кусуноки Масасигэ с его наставником

…Воздух умеющий рассечь,
Красным пламенем горящий меч,
В грозные дни напряженных сеч
Удлиняющийся меч.
Для закалки того меча –
Так была его сталь горяча –
Не хватило холодных ручьев,
Множество пересохло ручьев!
Бывший во чреве дракона меч,
Гору способный с размаху рассечь,
Такой, что кинь в траву его –
Он траву сумеет зажечь…
Манас

…Закаленный булатный меч,
Сотворенный для ратных сеч –
Он в крови не утрачивал злости,
Не тупился о белые кости,
Он на восемьдесят шагов
Удлинялся при виде врагов,
И при этом он был таков:
Острие – хитрей колдуна,
На ребре видны письмена,
Смертоносен его удар!..
Гэсэр

– Не воздам Творцу хулою за минувшие дела,
Пишет кровью и золою тростниковый мой калам,
Было доброе и злое – только помню павший город,
Где мой конь в стенном проломе спотыкался о тела…
– Помню – в узких переулках отдавался эхом гулким
Грохот медного тарана войска левого крыла.
Помню гарь несущий ветер, помню, как клинок я вытер
О тяжелый, о парчовый, кем-то брошенный халат.
Солнце падало за горы, мрак плащом окутал город,
Ночь, припав к земле губами, человечью кровь пила…
– Плачь, Кабир – ты был скалою, вот и рухнул, как скала!
…Не воздам Творцу хулою за минувшие дела…

Подобен сверканью моей души блеск моего клинка:
Разящий, он в битве незаменим, он – радость для смельчака.
Как струи воды в полыханье огня, отливы его ярки,
И как талисманов старинных резьба, прожилки его тонки.
А если захочешь ты распознать его настоящий цвет –
Волна переливов обманет глаза, как будто смеясь в ответ.
Он тонок и длинен, изящен и строг, он – гордость моих очей.
Он светится радугой, он блестит, струящийся, как ручей.
В воде закалялись его края и стали алмазно-тверды,
Но стойкой была середина меча – воздерживалась от воды.
Ремень, что его с той поры носил – истерся, пора чинить,
Но древний клинок сумел и в боях молодость сохранить.
Так быстро он рубит, что не запятнать его закаленную гладь,
Как не запятнать и чести того, кто станет его обнажать.
Мой яростный блеск, когда ты блестишь, это – мои дела,
Мой радостный звон, когда ты звенишь, это – моя хвала.
Живой, я живые тела крушу: стальной, ты крушишь металл –
И, значит, против своей родни каждый из нас восстал.
Абу-т-Тайиб аль-Мутанабби

Считает излишними старец-меч пять ежедневных молитв,
Готов даже в храме он кровь пролить, жаждет великих битв.
В разгаре сражения этим мечом вражеских львов бодни –
Не меч отпрянет от их брони – сами отпрянут они.
О молниях в небе заставит забыть молния в длани моей,
И долго пропитанной кровью земле не нужно будет дождей…
Абу-т-Тайиб аль-Мутанабби

Боевой закаленный меч,
Воющий при взмахе, как вихрь,
Пылающий синим огнем.
Закалили его едва
На крови из печени льва,
А потом натерли изгиб
Черной желчью зубастых рыб.
Илбисы – духи войны –
Клубились вокруг него,
Садились на жало его.
Он, как вызов на бой, сверкал.
Нюргун Боотур

Мне снился сон. Я был мечом.
В металл холодный заточен,
Я этому не удивлялся.
Как будто был здесь ни при чем.

Мне снился сон. Я был мечом.
Взлетая над чужим плечом,
Я равнодушно опускался.
Я был на это обречен.

Мне снился сон. Я был мечом.
Людей судьей и палачом.
В короткой жизни человека
Я был последнею свечой.

В сплетеньи помыслов и судеб
Незыблем оставался я.
Как то, что было, есть и будет,
Как столп опорный бытия.

Глупец! Гордыней увлечен,
Чего хотел, мечтал о чем?!.
Я был наказан за гордыню.
…Мне снился сон. Я БЫЛ мечом.

– Стояли двое у ручья, у горного ручья,
Гадали двое – чья возьмет? А может быть – ничья?
Стояли двое, в дно вонзив клинки стальных мечей,
И тихо воды нес свои израненный ручей…
– Стояли два меча в ручье – чего ж не постоять?
И отражал, журча, ручей двойную рукоять,
И птиц молчали голоса, и воздух чист и сух,
И упирались в небеса вершины Сафед-Кух,
Вершины Белых гор…
– И нет мечей, но есть ручей – смеясь и лопоча,
Несется он своим путем, своим Путем Меча,
Сам по себе, один из двух, закончив давний спор,
В глуши отрогов Сафед-Кух, заветных Белых гор…
– Легенды – ложь, легенды врут, легенды для глупцов,
А сталь сгибается, как прут, в блестящее кольцо,
И нет начала, нет конца у этого кольца,
Как рая нет для подлеца и меры для скупца…
– Мне снился сон. Спроси – о чем? Отвечу – ни о чем.
Мне снился сон. Я был мечом. Я был тогда мечом.
Я был дорогой и конем, скалою и ручьем,
Я был грозой и летним днем,
Прохожим и его плащом,
Водою и огнем…

Основа воинских искусств – любовь ко всему сущему на земле.
Древние

Мне снился бесконечный путь,
Пронзающий миры.
И в том пути таилась суть
Загадочной игры,
Игры, чьи правила – стары,
Игры, чьи игроки – мудры,
Они не злы и не добры…
И я кричал во сне.

Мне снился обнаженный меч,
Похожий на меня,
И яростно-кровавый смерч
Масудова огня,
И бились о клинок, звеня,
Копыта черного коня,
Что несся на закате дня…
И я кричал во сне.

Мне снилась прожитая жизнь –
Чужая, не моя.
И дни свивались в миражи,
Как сонная змея.
И шелестела чешуя,
Купался лист в воде ручья,
И я в той жизни был не-я…
И я кричал во сне.

Дрожащий
Луч
Играет,
Упав из-за плеча,
Голубоватой сталью
На
Острие
Меча.
А. Белый