Мне снилась осень в полусвете стекол

«МНЕ СНИЛАСЬ ОСЕНЬ В ПОЛУСВЕТЕ СТЕКОЛ…» Впервые – БвТ. Образец – стих. А. Блока «Мне снилась смерть любимого созданья…» и «Мне снилась снова ты, в цветах, на шумной сцене… Ты умерла, вся в розовом сияньи…» (напеч. в 1911); ср. также Гейне «Лирическое интермеццо», 55 (в эпиграфе к первому стих. Блока) и Фет «Как вешний день, твой лик приснился снова…» (см. [Смирнов 1995: 114–123]: шекспировский подтекст второго стих. Блока связывает «Мне снилась осень…» с «Уроками английского» в «Сестре моей – жизни»: «замиранье сердца», «слезы», «глухота», «буря», «стебли сеновала»). Эта традиция стихов (5-ст. ямбом) о сне и смерти восходит к «Сну» Лермонтова («В полдневный жар…») [Баевский, комм. I: 450]. Общие мотивы: любовь, грусть, сон, смерть возлюбленной, пробуждение в слезах; Пастернак добавляет параллельные образы увядающей осени (и осенней дороги, подобной гребле через Лету на тот свет; ср. образ воздушной ладьи у Фета). Мотив смерти возлюбленной как «отбытья» в даль связывает стихотворение с «Вокзалом», «летейская гребля» и «кормчий» – с «Близнецом на корме» и «Сердцами и спутниками». Смерть и сон как «близнецы» (!) упоминались в одноименном стих. Тютчева [Вроон 1998].

Композиция – 3+2 строфы, сон и пробуждение. Развитие темы по строфам: (I) сон и страсть, (II) сон глохнет, (III) сон тает, (IV) явь вслед сну, (V) грусть вслед сну. Смерть прямо не названа: только эвфемизм «затихла», метафора «отбытье», перифраза «летейской гребли». Образ автора выступает на первый план только в окаймляющих строфах, первой («сердце») и последней. Центральная строфа выделена синтаксически: только в ней каждый стих равен предложению. Пространственный фон сна – замкнутая «гостиная», пробуждения – открытая местность (переход через сравнение в ст. 8). Цветовой фон сна – кроваво-красный, пробуждения – темный. Звуковой фон сна – «речи», перелома – тишина, пробуждения – посвист ветра. Временной фон сна – прошедшее время, имперфекты (ст. 1, 2, 4, 7, 9, 10), кульминации-смерти – перфект (ст. 11–12), пробуждения – настоящее и будущее время (ст. 18–19).

Синтаксис: членение строф на фразы – 1+1+2, 2+2, 1+1+1+1, 0,5+0,5+1+2, 2+2: наибольшая дробность – на стыке «сна» и «яви».

Лексика нейтральна, без контрастов (кроме ст. 2, где просторечное «гурьба» сталкивается с архаизмом из фразеологического оборота «снедающая тоска»). Словесные повторы внутри строк в ст. 6 и 17–18.

Стиль насыщен сравнениями и почти поровну (что необычно) метафорами и метонимиями. Развернутые сравнения (через «как») выделяют начало и конец. Неразвернутые сравнения (творительный падеж или приложение) – в ст. 8, 9, 14, 18. Метафоры: «в снедающей гурьбе», «плач сентября», «таял день», «таял шелк», «кормчий грез», «подберу пути» (возможно дополнительное значение ‘выберу свой путь вслед тебе’). Метонимии: «стекла» (вм. «окна»), «добывший крови», «спускалось сердце», «непроходимо глохла» (от «непроходимого пустыря»; но в слове «глохла» есть и прямой смысл, перекликающийся с «затихла»), «отсталое падение берез» (березы, наклонившиеся вслед сну и дрогам (?); «падение» – метафора), «летейская гребля» (возможно дополнительное значение этого слова, «прибрежная насыпь»), «волнистый посвист трясин» (вм.: «свистящий ветер волнует болотные травы», возможно созвучие с подразумеваемым словом «тростник»). В ст. 7–8 слово «гостей» оживляет этимологический смысл слова «гостиная». В целом доля знаменательных слов в переносных значениях – средняя, около трети.

Образ «добывший крови сокол» напоминает известный сюжет о соколе, зарезанном в знак любви («Декамерон», IV, 9), а также (что интереснее) цитируемый С. Бобровым миф «Ригведы» о священном напитке Соме – о том, как «стремительный сокол-птица <…> Сому принесла <…>, взяв его с высочайшего неба» – Сому, «которого сокол <…> вскружил (принес кружась) с небес» (Бобров С.П. Лирическая тема // Труды и дни. 1913. № 1–2. С. 132–133). Рифма «грез–берез» и сравнение «стебли», может быть, подсказаны стих. С. Боброва «Памяти Ивана Коневского: Поток», а «трясины» и «блудный сын» – стихотворением самого Коневского «Песнь изгнанника: На мотив из Калевалы» (о смерти в топи, что могло читаться как пророчество о собственной смерти утонувшего поэта).

Стихотворный размер – 5-ст. ямб с рифмовкой ЖМЖМ; ритмическая тенденция к ударности II стопы и синтаксической паузе после нее придает ему слегка архаическую вескость. Единственная неточная рифма (ст. 5–7) отмечает начало темы гибели. Ассонансами на узкие ударные И и У резко выделена последняя строфа. Аллитерации заданы тематическими словами «сон» и «грусть»: главным образом, на сн и ст, реже на ск и сл. В половине рифм присутствует звук л.

Переработка для «Начальной поры»:

СОН

Черновики переработки:

 «Начальная пора».Сюжет сохранен, отброшена V строфа с «я»-эпилогом («я» перенесено в ст. 13). В наибольшей неприкосновенности сохранена I строфа (как и в «Эдеме»).

Тематические изменения. Ослаблена субъективность: убрано 1 лицо в ст. 5 и обращение «любимая» в ст. 11. Вместо пространственных образов усилены временные: исчезает гостиная, вместо дальнего пустыря (метафорического!) – ближний (за стеклами) сад, зато введен подчеркнутый повтор-анафора «время шло и старилось». Усилены краски и, особенно, звуки, для контраста с смертным умолканием: добавлено «серебря» (и убрано «выцветавший»), добавлено «громкая», «трещал», «как отзвук колокола» (ст. 10–12).

Стилистические изменения. Убран повтор «плачем», ст. 6 (как излишне эмоциональный?), убраны «грезы» и «кормчий», ст. 14 (как излишне банальные?). Добавлены сравнения в ст. 10, 12, 13, 15 (в подкрепление к ключевому, в ст. 3–4). Последнее из них упрощает и делает более связной заключительную метафору, ст. 14–16: соломины роняются не за сном, а за возом, сказуемое-метафора «нес» позволяет связать последнее четверостишие в единую концовочную фразу. В строфах II–III усилено напряжение синтаксическими средствами (повторяющиеся «но», «и»), в строфах III–IV – стиховыми средствами (анжамбманы после ст. 9 и особенно после ст. 13), после этого заключительные ст. 15–16 выглядят разрешением, и это подкрепляется тавтологическим повтором «бегущий – бегущих».