Константин посылаев ночь бессонница

К вечеру стало тише.
Слышно лишь было,
                                   где-то
Флюгер скрипел на крыше,
Меряя ветра метры.

Нет никого.
                       По саду –
Скука.
Но слышу: словно
Кто-то толкнул кувалду
Спящего метронома.

И вот, задрожали звуки:

Скрипнули половицы,
Кто-то в окошко стукнул,
Где-то взлетела птица,
Где-то угукнул филин,
Васька под дверь заскрёбся.
Ветер свой бег усилил
И метроном понёсся
Кто-то в окошко стукнул,
Васька под дверь заскрёбся,
Филин опять угукнул.
И метроном понёсся
Быстро,.. ещё быстрее.
Филин совсем взбесился,
Васька ломился в двери,
Кто-то в окно ломился.

Скрипнули половицы –
Я подбежал к окошку.
Рвёт перепонки птица,
Рушит проёмы кошка.
Кто там в ночную темень
Яро ко мне стучится? –
Вижу, в окне отраженье
Тоже меня боится.

Скрипнули половицы –
Я размахнулся дверью:
Где вы, коты и птицы!?! –
Нет никого за нею. –

Улица тише мыши,
Слышно лишь только, где-то
Флюгер скрипит на крыше,
Меряя ветра метры.

Не скулит подзаборная похоть.
Она, вязко и хрипло смеясь,
Будет жить, а вздыхать и охать
Оставляем святую часть.

Мы свалились с куста иного.
Хочешь, нет, а умей принять:
Даль окольная, высь забора
И канавная благодать.

Я давно променял подвалы
На болото в глуши Москвы.
Только знаете, там Валгаллы
Тоже нет, и не будет, увы.

Ночь-бессонница. Вновь безумится.

В окна морды суют фонари.

Пальтишко накинул и выбежал в улицу,

В чёрном как сахар себя растворив.

Красные шарики в серых глазницах,

С чёрными точками на голубом,

Жадно жующие пламя столицы

Остановились в одном из окон.

Все они мокрую ночь разрывали,

Но в этом, как дикий армянский койот,

Пьяная кто-то, за чёрным роялем,

Что-то о первой любви орёт.

Грузную голову набок повесив,

Как обездоленный чёрный пёс

Слушаю дикую, горькую песню

С надрывом и всхлипами пьяных слёз.

Вотон и я, растворённый в тумане,

Полуживой от портвейна стою.

Слышишь? ты слышишь, за чёрным роялем? –

Я подвываю под песню твою.

Спиртом я выведен был на прогулку,

Бессонницей вынужден долго гулять,

Ночь заманила меня к переулку,

А песня оставила здесь стоять.

Я, как и ты, всеми в жизни оставлен.

Я, как и ты, только спиртом согрет.

Слышишь?

ты слышишь, за чёрным роялем?!

Но ты

погасила

свет.

На дороге валяется молодость.

Сыплют зайцами дней ступни.

Эй, постой, дай хотя бы попробовать,

Хоть лизнуть, каковы они;

Дай хотя бы мне глянуть малость.

Понимаю: всему свой срок,

Но теперь у меня осталась

Память да, на зубах, песок.

Не лишай меня ты хоть этого.

Мне так страшно сойти с ума.

Так немного за мной пропетого,

А прокашлянного сума.

Мысли-голуби, мысли-птицы,

Вы со мной, вы ещё со мной;

Я могу ещё возвратиться

К жизни прежней, от этой больной.

Мне так страшно касаться этого,

Подбираться чуть ближе…

                                                     вдруг

Птицы взмоют,

                                   и, вместо спетого,

Я увижу дерьмо вокруг.

Зима приходила с трудом.
Сегодня уйти не хочет,
И мечется под окном,
И по лесу шарит ночью.

Исхудала и, чуть жива,
Воет в проёмы скважин.
Но вышли твои права.

Наш механизм отлажен.

Валяй, оголяй пакеты,
Собачье дерьмо, бычки.
Душком аммиачным лету
Последний привет пошли.

Всё сильней заражаются дали
Восстающим из пепла днём;
Покраснел горизонт, наблюдая,
Чем мы тут по ночам живём;

Небу стыдно вчерашней гнили.
Только вряд ли отменят рассвет…
Успокойся, нам всё простили –
Свет пришел, значит, тьмы больше нет.

В холодное серое утро
Чайки порта семи морей
Никак не найдут приюта,
Волнуясь над крышей моей.

Ни рыбы вам тут, ни мяса. —
Всё среднечком идёт.
Бросьте уже опоясывать
Не настоящий порт.

Он сам пожевать не против
На запад, восток и юг
Высматривая:
Кто проглотит
Многорублёвый крюк.

Дальше-то дела мало — 
Только умей подсекать;
За корку хлеба с салом
Вступит в работу рать;

Знай только аккуратно,
Плавно рулить умей,
И в небо взлетят зиккураты
Порта семи морей.

Валúт под твои ворота
Союзных республик дым.
Идёт и идёт босота
В неволе своей нужды.

Не сдохнувшие под забором,
Пропивши ещё не всё,
От голода, горя, мора
Бегут с истощённых сёл.

Горой человеческих судеб
Пиронный прилавок полн.
Не ожидают люди,
Что сами идут на корм.

Утро нас тысячей выплюнет в улицу,

В горло метро затолкает как грязь.

Город нахально в оконца щурится,

Шизофренично себя боясь.

Ползут к поднебесью бетонные чащи,

С боем выискивать солнышка кус.

Город Москва, вездесущий, всезнающий,

Слышишь, я больше тебя не боюсь.

Выведет Бог на поверку души:

Моя, с миллионом московских, в бегах.

Лучше уж трус, чем дурак Хлопуша;

Лучше уж трус, чем душа в синяках.

Теперь зачерствели на сердце мозоли.

Душа осознала уют слепоты.

Что мне твои огорченья и боли –

Здесь миллионы таких как ты.