Это выжимки бессонниц про кого
1. Творчество
Бывает так: какая-то истома;
В ушах не умолкает бой часов;
Вдали раскат стихающего грома.
Неузнанных и пленных голосов
Мне чудятся и жалобы и стоны,
Сужается какой-то тайный круг,
Но в этой бездне шепотов и звонов
Встает один, все победивший звук.
Так вкруг него непоправимо тихо,
Что слышно, как в лесу растет трава,
Как по земле идет с котомкой лихо…
Но вот уже послышались слова
И легких рифм сигнальные звоночки, —
Тогда я начинаю понимать,
И просто продиктованные строчки
Ложатся в белоснежную тетрадь.
5 ноября 1936 год, Фонтанный Дом
2.
Мне ни к чему одические рати
И прелесть элегических затей.
По мне, в стихах все быть должно некстати,
Не так, как у людей.
Когда б вы знали, из какого сора
Растут стихи, не ведая стыда,
Как желтый одуванчик у забора,
Как лопухи и лебеда.
Сердитый окрик, дегтя запах свежий,
Таинственная плесень на стене…
И стих уже звучит, задорен, нежен,
На радость вам и мне.
3. Муза
Как и жить мне с этой обузой,
А еще называют Музой,
Говорят: «Ты с ней на лугу…»
Говорят: «Божественный лепет…»
Жестче, чем лихорадка, оттреплет,
И опять весь год ни гу-гу.
4. Поэт
Подумаешь, тоже работа,—
Беспечное это житье:
Подслушать у музыки что-то
И выдать шутя за свое.
И чье-то веселое скерцо
В какие-то строки вложив,
Поклясться, что бедное сердце
Так стонет средь блещущих нив.
А после подслушать у леса,
У сосен, молчальниц на вид,
Пока дымовая завеса
Тумана повсюду стоит.
Налево беру и направо,
И даже, без чувства вины,
Немного у жизни лукавой,
И все — у ночной тишины.
5. Читатель
Не должен быть очень несчастным
И, главное, скрытным. О нет!—
Чтоб быть современнику ясным,
Весь настежь распахнут поэт.
И рампа торчит под ногами,
Все мертвенно, пусто, светло,
Лайм-лайта позорное пламя
Его заклеймило чело.
А каждый читатель как тайна,
Как в землю закопанный клад,
Пусть самый последний, случайный,
Всю жизнь промолчавший подряд.
Там все, что природа запрячет,
Когда ей угодно, от нас.
Там кто-то беспомощно плачет
В какой-то назначенный час.
И сколько там сумрака ночи,
И тени, и сколько прохлад,
Там те незнакомые очи
До света со мной говорят,
За что-то меня упрекают
И в чем-то согласны со мной…
Так исповедь льется немая,
Беседы блаженнейший зной.
Наш век на земле быстротечен
И тесен назначенный круг,
А он неизменен и вечен —
Поэта неведомый друг.
6. Последнее стихотворение
Одно, словно кем-то встревоженный гром,
С дыханием жизни врывается в дом,
Смеется, у горла трепещет,
И кружится, и рукоплещет.
Другое, в полночной родясь тишине,
Не знаю, откуда крадется ко мне,
Из зеркала смотрит пустого
И что-то бормочет сурово.
А есть и такие: средь белого дня,
Как будто почти что не видя меня,
Струятся по белой бумаге,
Как чистый источник в овраге.
А вот еще: тайное бродит вокруг —
Не звук и не цвет, не цвет и не звук,—
Гранится, меняется, вьется,
А в руки живым не дается.
Но это!.. по капельке выпило кровь,
Как в юности злая девчонка — любовь,
И, мне не сказавши ни слова,
Безмолвием сделалось снова.
И я не знавала жесточе беды.
Ушло, и его протянулись следы
К какому-то крайнему краю,
А я без него… умираю.
7. Эпиграмма
Могла ли Биче, словно Дант, творить,
Или Лаура жар любви восславить?
Я научила женщин говорить…
Но, боже, как их замолчать заставить!
8. Про стихи
Владимиру Нарбуту
Это — выжимки бессонниц,
Это — свеч кривых нагар,
Это — сотен белых звонниц
Первый утренний удар…
Это — теплый подоконник
Под черниговской луной,
Это — пчелы, это — донник,
Это — пыль, и мрак, и зной.
9.
Осипу Мандельштаму
Я над ними склонюсь, как над чашей,
В них заветных заметок не счесть —
Окровавленной юности нашей
Это черная нежная весть.
Тем же воздухом, так же над бездной
Я дышала когда-то в ночи,
В той ночи и пустой и железной,
Где напрасно зови и кричи.
О, как пряно дыханье гвоздики,
Мне когда-то приснившейся там,—
Это кружатся Эвридики,
Бык Европу везет по волнам.
Это наши проносятся тени
Над Невой, над Невой, над Невой,
Это плещет Нева о ступени,
Это пропуск в бессмертие твой.
Это ключики от квартиры,
О которой теперь ни гугу…
Это голос таинственной лиры,
На загробном гостящей лугу.
10.
Многое еще, наверно, хочет
Быть воспетым голосом моим:
То, что, бессловесное, грохочет,
Иль во тьме подземный камень точит,
Или пробивается сквозь дым.
У меня не выяснены счеты
С пламенем, и ветром, и водой…
Оттого-то мне мои дремоты
Вдруг такие распахнут ворота
И ведут за утренней звездой.
1960 г.
Источник
Перейти к навигацииПерейти к поиску
1. Творчество («Бывает так: какая-то истома…»)
2. («Мне ни к чему одические рати…»)
3. Муза («Как и жить мне с этой обузой…»)
4. Поэт («Подумаешь, тоже работа…»)
5. Читатель («Не должен быть очень несчастным…»)
6. Последнее стихотворение («Одно, словно кем-то встревоженный гром…»)
7. Эпиграмма («Могла ли Биче, словно Дант, творить…»)
8. Про стихи («Это — выжимки безсонниц…»)
9. («Я над ними склонюсь, как над чашей…»)
10. («Многое ещё, наверно, хочет…»)
1. Творчество
Бывает так: какая-то истома;
В ушах не умолкает бой часов;
Вдали раскат стихающего грома.
Неузнанных и пленных голосов
Мне чудятся и жалобы и стоны,
Сужается какой-то тайный круг,
Но в этой бездне шёпотов и звонов
Встаёт один, всё победивший звук.
Так вкруг него непоправимо тихо,
Что слышно, как в лесу растёт трава,
Как по земле идёт с котомкой Лихо…
Но вот уже послышались слова
И лёгких рифм сигнальные звоночки, —
Тогда я начинаю понимать,
И просто продиктованные строчки
Ложатся в белоснежную тетрадь.
<19??>
2.
Мне ни к чему одические рати
И прелесть элегических затей.
По мне, в стихах всё быть должно некстати,
Не так, как у людей.
Когда б вы знали, из какого сора
Растут стихи, не ведая стыда,
Как жёлтый одуванчик у забора,
Как лопухи и лебеда.
Сердитый окрик, дёгтя запах свежий,
Таинственная плесень на стене…
И стих уже звучит, задорен, нежен,
На радость вам и мне.
<19??>
3. Муза
Как и жить мне с этой обузой,
А ещё называют Музой,
Говорят: «Ты с ней на лугу…»
Говорят: «Божественный лепет…»
Жёстче, чем лихорадка, оттреплет,
И опять весь год ни гу-гу.
<8 октября 1960>
4. Поэт
Подумаешь, тоже работа, —
Безпечное это житьё:
Подслушать у музыки что-то
И выдать шутя за своё.
И чьё-то весёлое ске́рцо
В какие-то строки вложив,
Поклясться, что бедное сердце
Так стонет средь блещущих нив.
А после подслушать у леса,
У сосен, молчальниц на вид,
Пока дымовая завеса
Тумана повсюду стоит.
Налево беру и направо,
И даже, без чувства вины,
Немного у жизни лукавой,
И всё — у ночной тишины.
<11 июля 1959>
5. Читатель
Не должен быть очень несчастным
И, главное, скрытным. О, нет! —
Чтоб быть современнику ясным,
Весь настежь распахнут поэт.
И рампа торчит под ногами,
Всё мертвенно, пусто, светло,
Лайм-лайта[1] позорное пламя
Его заклеймило чело.
А каждый читатель как тайна,
Как в землю закопанный клад,
Пусть самый последний, случайный,
Всю жизнь промолчавший подряд.
Там всё, что природа запрячет,
Когда ей угодно, от нас.
Там кто-то безпомощно плачет
В какой-то назначенный час.
И сколько там сумрака но́чи,
И тени, и сколько прохлад,
Там те незнакомые очи
До света со мной говорят,
За что-то меня упрекают
И в чём-то согласны со мной…
Так исповедь льётся немая,
Беседы блаженнейший зной.
Наш век на земле быстротечен
И тесен назначенный круг,
А он неизменен и вечен —
Поэта неведомый друг.
<23 июля 1959>
- ↑ Лайм-лайт — limelight — свет рампы (англ.)
Ахматова А. — Читатель (чит. автор): Запись с проекта Audiopedia
6. Последнее стихотворение
Одно, словно кем-то встревоженный гром,
С дыханием жизни врывается в дом,
Смеётся, у горла трепещет,
И кру́жится, и рукоплещет.
Другое, в полночной родясь тишине,
Не знаю, откуда крадётся ко мне,
Из зеркала смотрит пустого,
И что-то бормочет сурово.
А есть и такие: средь белого дня,
Как будто почти что не видя меня,
Струятся по белой бумаге,
Как чистый источник в овраге.
А вот ещё: тайное бродит вокруг —
Не звук и не цвет, не цвет и не звук, —
Грани́тся, меняется, вьётся,
А в руки живым не даётся.
Но это!.. по капельке выпило кровь,
Как в юности злая девчонка — любовь,
И, мне не сказавши ни слова,
Безмолвием сделалось снова.
И я не знавала жесто́че беды́.
Ушло, и его протянулись следы
К какому-то крайнему краю,
А я без него… умираю.
<1 декабря 1959>,
Ленинград,
Красная конница
7. Эпиграмма
Могла ли Би́че, словно Дант, творить,
Или Лау́ра жар любви восславить?
Я научила женщин говорить…
Но, Боже, как их замолчать заставить!
<19??>
8. Про стихи [Владимира Нарбута]
Это — выжимки безсонниц,
Это — свеч кривых нагар,
Это — сотен белых звонниц
Первый утренний удар…
Это — тёплый подоконник
Под черниговской луной,
Это — пчёлы, это — донник,
Это — пыль, и мрак, и зной.
<Апрель 1940>,
Москва>
Ахматова А. — Про стихи (посвящение Владимиру Нарбуту) чит. автор: Запись с проекта Audiopedia
https://www.akhmatova.org/articles/besprozvanny.htm
9.
Я над ними склонюсь, как над чашей,
В них заветных заметок не счесть —
Окровавленной юности нашей
Это чёрная нежная весть.
Тем же воздухом, так же над бездной
Я дышала когда-то в ночи́,
В той ночи́ и пустой и железной,
Где напрасно зови и кричи.
О, как пряно дыханье гвоздики,
Мне когда-то приснившейся там, —
Это кру́жатся Эвриди́ки,
Бык Европу везёт по волна́м.
Это наши проносятся тени
Над Невой, над Невой, над Невой,
Это плещет Нева о ступени,
Это пропуск в безсмертие твой.
Это ключики от квартиры,
О которой теперь ни гугу…
Это голос таинственной лиры,
На загробном гостящей лугу.
<5-10 мая 1957 — 5 июля 1957>,
Москва — Комарово
https://magazines.russ.ru/znamia/1998/2/gern.html
10.
Многое ещё, наверно, хочет
Быть воспетым голосом моим:
То, что, безсловесное, грохочет,
Иль во тьме подземный камень точит,
Или пробивается сквозь дым.
У меня не выяснены счёты
С пламенем, и ветром, и водой…
Оттого-то мне мои дремо́ты
Вдруг такие распахну́т ворота
И ведут за утренней звездой.
Источник
1. Творчество
Бывает так: какая-то истома;
В ушах не умолкает бой часов;
Вдали раскат стихающего грома.
Неузнанных и пленных голосов
Мне чудятся и жалобы и стоны,
Сужается какой-то тайный круг,
Но в этой бездне шепотов и звонов
Встает один, все победивший звук.
Так вкруг него непоправимо тихо,
Что слышно, как в лесу растет трава,
Как по земле идет с котомкой лихо…
Но вот уже послышались слова
И легких рифм сигнальные звоночки,—
Тогда я начинаю понимать,
И просто продиктованные строчки
Ложатся в белоснежную тетрадь.
2.
Мне ни к чему одические рати
И прелесть элегических затей.
По мне, в стихах все быть должно некстати,
Не так, как у людей.
Когда б вы знали, из какого сора
Растут стихи, не ведая стыда,
Как желтый одуванчик у забора,
Как лопухи и лебеда.
Сердитый окрик, дегтя запах свежий,
Таинственная плесень на стене…
И стих уже звучит, задорен, нежен,
На радость вам и мне.
3. Муза
Как и жить мне с этой обузой,
А еще называют Музой,
Говорят: «Ты с ней на лугу…»
Говорят: «Божественный лепет…»
Жестче, чем лихорадка, оттреплет,
И опять весь год ни гу-гу.
4. Поэт
Подумаешь, тоже работа,—
Беспечное это житье:
Подслушать у музыки что-то
И выдать шутя за свое.
И чье-то веселое скерцо
В какие-то строки вложив,
Поклясться, что бедное сердце
Так стонет средь блещущих нив.
А после подслушать у леса,
У сосен, молчальниц на вид,
Пока дымовая завеса
Тумана повсюду стоит.
Налево беру и направо,
И даже, без чувства вины,
Немного у жизни лукавой,
И все — у ночной тишины.
5. Читатель
Не должен быть очень несчастным
И, главное, скрытным. О нет!—
Чтоб быть современнику ясным,
Весь настежь распахнут поэт.
И рампа торчит под ногами,
Все мертвенно, пусто, светло,
Лайм-лайта позорное пламя
Его заклеймило чело.
А каждый читатель как тайна,
Как в землю закопанный клад,
Пусть самый последний, случайный,
Всю жизнь промолчавший подряд.
Там все, что природа запрячет,
Когда ей угодно, от нас.
Там кто-то беспомощно плачет
В какой-то назначенный час.
И сколько там сумрака ночи,
И тени, и сколько прохлад,
Там те незнакомые очи
До света со мной говорят,
За что-то меня упрекают
И в чем-то согласны со мной…
Так исповедь льется немая,
Беседы блаженнейший зной.
Наш век на земле быстротечен
И тесен назначенный круг,
А он неизменен и вечен —
Поэта неведомый друг.
6. Последнее стихотворение
Одно, словно кем-то встревоженный гром,
С дыханием жизни врывается в дом,
Смеется, у горла трепещет,
И кружится, и рукоплещет.
Другое, в полночной родясь тишине,
Не знаю, откуда крадется ко мне,
Из зеркала смотрит пустого
И что-то бормочет сурово.
А есть и такие: средь белого дня,
Как будто почти что не видя меня,
Струятся по белой бумаге,
Как чистый источник в овраге.
А вот еще: тайное бродит вокруг —
Не звук и не цвет, не цвет и не звук,—
Гранится, меняется, вьется,
А в руки живым не дается.
Но это!.. по капельке выпило кровь,
Как в юности злая дечонка — любовь,
И, мне не сказавши ни слова,
Безмолвием сделалось снова.
И я не знавала жесточе беды.
Ушло, и его протянулись следы
К какому-то крайнему краю,
А я без него… умираю.
7. Эпиграмма
Могла ли Биче, словно Дант, творить,
Или Лаура жар любви восславить?
Я научила женщин говорить…
Но, боже, как их замолчать заставить!
8. Про стихи
Владимиру Нарбуту
Это — выжимки бессонниц,
Это — свеч кривых нагар,
Это — сотен белых звонниц
Первый утренний удар…
Это — теплый подоконник
Под черниговской луной,
Это — пчелы, это — донник,
Это — пыль, и мрак, и зной.
9. Осипу Мандельштаму
Я над ними склонюсь, как над чашей,
В них заветных заметок не счесть —
Окровавленной юности нашей
Это черная нежная весть.
Тем же воздухом, так же над бездной
Я дышала когда-то в ночи,
В той ночи и пустой и железной,
Где напрасно зови и кричи.
О, как пряно дыханье гвоздики,
Мне когда-то приснившейся там,—
Это кружатся Эвридики,
Бык Европу везет по волнам.
Это наши проносятся тени
Над Невой, над Невой, над Невой,
Это плещет Нева о ступени,
Это пропуск в бессмертие твой.
Это ключики от квартиры,
О которой теперь ни гугу…
Это голос таинственной лиры,
На загробном гостящей лугу.
10.
Многое еще, наверно, хочет
Быть воспетым голосом моим:
То, что, бессловесное, грохочет,
Иль во тьме подземный камень точит,
Или пробивается сквозь дым.
У меня не выяснены счеты
С пламенем, и ветром, и водой…
Оттого-то мне мои дремоты
Вдруг такие распахнут ворота
И ведут за утренней звездой.
Анализ цикла стихотворений «Тайны ремесла» Ахматовой
В «Тайнах ремесла» Анны Андреевны Ахматовой обнажено мировосприятие творческого человека, описаны законы и преемственность поэзии.
Цикл создавался с 1936 по 1960 год. Почти весь этот период поэтесса находится в забвении, опале. Большая часть этих лет проходит под знаком Фонтанного дома. Жизнь шла своим страшным чередом, сын поэтессы был не раз арестован, отправлен в лагеря. Только в конце 1950-х годов наметился какой-то просвет: вернулся сын, было позволено издать сборник. По жанру – исповедальная лирика о призвании, размер переменный: от пятистопного ямба «Творчества» до амфибрахия, ближе к финалу – вновь ямб и два хорея. Рифмовка, в основном, перекрестная, в «Последнем стихотворении» смежная. Название – почти оксюморон, высокое (поэзия) соседствует с низким (ремесленничество). В «Творчестве» фиксируются этапы рождения стиха, от «бездны шепотов и звонов» до «легких рифм» (кстати, пушкинский образ). Сам автор в этот момент пребывает в измененном состоянии, он слышит, «как растет трава», чует пушкинский «гад морских подводный ход». В ее стихах все «не так, как у людей». Дальше – афоризм про стихи «из сора». Импульсом служат простые вещи, но ведь они и есть самые настоящие. При взгляде на «одуванчик у забора» рождается нежность, затем она переливается в стихи. Причем о цветке в них может речи и не быть. С насмешкой развенчивается античный образ Музы. Она скорее похожа на припадок, который еще и невозможно предсказать.
В четвертой части возникает образ беспечного поэта, который музыку перекладывает в слова. Впрочем, эта легкость только кажущаяся. Сама же А. Ахматова ценит строгие открытия, подсказанные вечным молчанием ночи. Поэт становится голосом «всю жизнь промолчавшего подряд» читателя. Того, кто сам не может выразить себя на бумаге, но вступает в диалог с автором. Порой давно уже умершим. «Поэта неведомый друг» — как его продолженье в мире, времени, пространстве. Для самого автора стихи – как чудо, у каждого свой характер. Некоторые приходится брать измором («в руки не дается»). Последнее же стихотворение – неузнанное, несотворенное, кажется самой дорогой потерей в эту минуту. В «Эпиграмме» поэтесса поднимает рой вопросов. Здесь же – очередной афоризм («я научила женщин говорить…») с иронией. В финале – два посвящения. В. Нарбут – поэт, друг А. Ахматовой, погибший в лагере. Лихорадочность первой строфы противопоставлена земной романтике во второй. Впрочем, в античности образ пчел тесно связан и с даром поэзии, и со смертью. О. Мандельштам – ее любимый друг, единомышленник, также погибший в лагере. Эпитафия в ореоле античных и петербургских образов. Опять просторечное «ни гугу», Муза первых строф здесь сопрягается с квартирой. «Ремесло» остается тайной для самого поэта. Это стихи о времени, себе, разговор с тенями из прошлого (включая А. Пушкина), прощание, осмысление миссии художника слова в мире. Завершается цикл на жизнеутверждающей, мудрой ноте, устремленности в будущее. Эпитеты: незнакомые очи, блаженнейший зной. Метафоры (скажем, вся шестая часть цикла целиком). Сравнения: как клад, словно гром. Уменьшительные суффиксы: звоночки, ключики. Повторы, перечисления, анафоры, перемены ритма, интонации, лексики.
Стихи «Тайны ремесла» А. Ахматовой вошли в последнюю книгу поэтессы «Бег времени».
Источник
Героям советского периода в новых условиях приходится непросто. Одним пытаются «причесать» их под новую историческую тематику, другие стараются вообще вычеркнуть из памяти по восточноевропейскому или украинскому образцу.
«Фанатичная сталинистка»
Зоя Космодемьянская — одна из тех, кто подвергается особенно яростным нападкам. Советская комсомолка, погибшая под Москвой от рук гитлеровских палачей, является вечным источником раздражения для деятелей, желающих переписать историю Великой Отечественной войны.
Не смог пройти мимо этой темы и известный журналист Александр Невзоров. Прославившийся на рубеже 1980-1990-х своей программой «600 секунд», ставшей настоящей революцией в жанре информационного вещания, теперь он в основном специализируется на эпатаже.
Вот и сейчас в рамках программы «Невзоровские среды» на радиостанции «Эхо Москвы» журналист решил пройтись и по новому фильму «Зоя», и по самой Зое Космодемьянской.
«Мне интересно, почему проваливается пропаганда. Понятно, что выбрана очень неудачная фигура, которая категорически не годится на увековечивание, — заявил Невзоров. — Потому что вот здесь не войти в конфликт со здравым смыслом, прославляя Зою Космодемьянскую, фанатичную сталинистку, которая исполняла приказ № 428, который позже был признан преступным приказом. Это уничтожение русских деревень либо с людьми, либо с обречением этих людей на смерть, потому что зима, минус 17, и ничего кроме голодной и холодной смерти. И люди эти виноваты только в том, что драпавшая сталинская армия бросила их на произвол судьбы и оставила в оккупации. И, скажем так, поступки этой особы предлагаются как подвиг… В мире очень много кто пережил чудовищные издевательства и пытки. Вопрос в том, за что? Как много было совершено подвигов в мире начиная с шумеро-аккадских времен… Но и заслуги-то, в общем, никакой не было. Фанатик, исполняющий преступный приказ. Мы знаем, что сейчас ее будут предлагать, вероятно, в качестве такой темы для беседы новые политруки в школах, потому что после всех событий с митингами принято решение ввести в школах должность политрука, который будет беседовать с юношеством о политике».
«Реабилитация нацизма»
На сей раз эпатажем гражданина Невзорова будет заниматься Генеральная прокуратура. Российское военно-историческое общество направило заявление в ведомство с просьбой провести проверку высказываний радиоведущего Александра Невзорова о Герое Советского Союза Зое Космодемьянской и его последующем привлечении к уголовной ответственности по п. 2 ст. 354.1 УК РФ («Реабилитация нацизма»).
«3 февраля 2021 г. радиоведущий А. Г. Невзоров, говоря о новом фильме “Зоя” в программе “Невзоровские среды” на радио “Эхо Москвы” (начало в 21.05, на 51:54 программы), допустил следующее высказывание о подвиге Героя Советского Союза Зои Анатольевны Космодемьянской: “Заслуги-то никакой не было… Фанатик, исполняющий преступный приказ”. Учитывая значительную аудиторию радио “Эхо Москвы” (только запись эфира, размещенная по интернет-адресу https://youtu.be/8MIaUT3g8D0, имеет свыше 500 тыс. просмотров) считаем данные высказывания имеющими признаки правонарушения по ст. 354.1 УК РФ», — говорится в тексте заявления.
По мнению РВИО, «заслуги Космодемьянской Зои Анатольевны признаны государством, о чем свидетельствует высокое звание Героя Советского Союза, присужденное посмертно. Попытки переоценить действия Героя Советского Союза фактически являются клеветой на Советское государство и фальсификацией исторической правды».
«Правда о диверсантке никогда не станет известна»
Стоит отметить, что представители РВИО, очевидно, просто не слишком внимательно следили за творчеством Невзорова, ибо о Космодемьянской он уже высказывался в подобном духе. В январе 2017 года в блоге журналиста на сайте «Эха Москвы» появился материал под многозначительным названием «Развесистая Зоя».
«Недавно наскребли Зою. Старый советский культ потребовал легкой модернизации, — рассуждал Александр Глебович. — Посему на комсомолку примерили нимб святой и отметили, что “очень идёт”. Разумеется, тут же нашлись желающие попортить праздник. Они объявили Космодемьянскую “умалишенной”. В этом деле пора поставить примиряющую точку. Она заключается в том, что правда о диверсантке никогда не станет известна».
Далее журналист объявляет, что в «деле Зои нет фактов». Показания многочисленных свидетелей, буквально поминутно рассказывающих о последних часах жизни девушки, Невзоров убедительными не считает. Не убеждают его и сделанные немцами фотографии казни.
Называя вещи своими именами, Александр Глебович просто морочит аудитории голову, пытаясь представить дело так, что в истории Зои Космодемьянской есть какие-то «темные пятна». Ничего подобного: ее историю как раз разобрали под микроскопом.
Зоя была воспитана на коммунистических идеалах, в правильности которых не сомневалась. Перед фашистами она назвалась Таней, в честь героини Гражданской войны Татьяны Соломахи, зверски убитой белогвардейцами.
Стоя на эшафоте, Зоя произнесла: «Эй, товарищи! Чего смотрите невесело? Будьте смелее, боритесь, бейте немцев, жгите, травите! Мне не страшно умирать, товарищи. Это счастье — умереть за свой народ… Сколько нас ни вешайте, всех не перевешаете, нас 170 миллионов. Но за меня вам наши товарищи отомстят».
В чем сила, Александр Глебович?
Невзоров заявляет: «Орки тысячами погибали во имя Мордора. Фриц Кристен, Зепп и другие солдаты Рейха тоже совершали подвиги. Тем же занимались японские камикадзе, берсерки, жирондисты и воины-ягуары древней Мексики. Да, все они виртуозно убивали и мучительно умирали. Но это не повод помнить их имена. Подвиг — примитивное, а часто и преступное действие. На него способны даже алкоголики, дикари и террористы. Имеет значение лишь то, чему послужил подвиг. И какой в нем содержится урок».
И какой же вывод сделал журналист? А вот какой: «Никакой другой “родины”, кроме сталинской преисподней, у Космодемьянской не было. Только она могла быть объектом Зоиного патриотического фанатизма. И принести себя в жертву она могла только ей. Что и сделала, безусловно оказав режиму важную услугу. Фактор войны в данном случае не является определяющим. С любыми врагами своего ада у Космодемьянской, вероятно, был бы такой же короткий разговор, как с глупыми крестьянами деревни Петрищево и немецкой ватой»
Откуда же столько ненависти в словах Невзорова? Потому что он знает прекрасно, что правда на стороне Зои. И потому так врезались в память ее слова жителям деревни Петрищево.
Потому что уже 12 января 1942 года части 108-й стрелковой дивизии РККА вышвырнули гитлеровцев из деревни Петрищево, освободив ее жителей от ужаса оккупации. И именно они рассказали о подвиге Зои военному корреспонденту Петру Лидову.
И когда о самопожертвовании 18-летней девушки узнала вся страна, имя Зои стало победным знаменем для миллионов советских людей на фронте и в тылу. И когда уже не было сил у бойца сдерживать натиск немцев, в голове звучало: «А ей, Зое, было легко там, на эшафоте?» И сжав зубы, солдаты стояли насмерть.
Другой Победы нет и не будет. Кому не нравится, для тех существует генерал Власов
Миллионы таких же, как Зоя, молодых комсомольцев и комсомолок, веривших в Советскую Родину, сложили свои головы в боях военной машиной Третьего Рейха, перед которой встала на колени вся Европа, мнящая демократической и цивилизованной.
А «орки советского режима», память о которых доводит Невзорова и ему подобных до ночных кошмаров, дошли до Берлина, подняв на Рейхстагом свое Знамя Победы.
Советской победы, победы Иосифа Сталина, Георгия Жукова, Зои Космодемьянской, Александра Матросова и миллионов других советских людей.
Другой Победы нет, и не будет. А кому не нравится, для того существует «уголок генерала Власова», замечательное объединение предателей на все времена. И там всегда найдется место для тех, кому не нравится Зоя Космодемьянская, будь то Александр Невзоров или кто-то другой.
Источник