Эстетика барокко и драма п кальдерона жизнь есть сон
Вопрос №2. Понятие о Барокко. «Жизнь есть сон» П. Кальдерона –яркий образец драматургии барокко.
Барокко – это (от порт. – жемчужина неправильной формы) – одно из направлений в искусстве и литературе XVII века, сохранившееся и развивавшееся в некоторых европейских странах (Германия, Австрия, Италия, Россия) и в XVIII столетии. Термин употребляется как для обозначения главенствующего стиля искусства или литературы, так и отдельных направлений и стилей. Понимание барокко в широком смысле дает возможность говорить не только о его художественных стилях, но и о философии и науке барокко, о человеке барокко. При этом подразумеваются не только определенные внешние формы быта и культуры, но и чувство природы, барочный космизм – проникновение в различные концепции художественного мышления, фантастики и т.д.
Выражение, ставшее названием знаменитой пьесы, входит в ряд метафор, характерных для литературы барокко: «мир (жизнь) — книга, мир — театр» и т. п. В этих афоризмах заключена сама суть барочной культуры, трактующей мир как произведение искусства (сон также понимается как творческий процесс). Барокко как стиль в искусстве, в частности в литературе, ограничен временными рамками: конец XVI — начало XVIII вв.
В эти полтораста, приблизительно, лет мы наблюдаем, как это направление «мигрировало» по Европе, зародившись в Италии и умерев в России, а именно в творчестве Симеона Полоцкого. Очевидно, что расцвет барокко, эпоха его наивысшего влияния, приходится на XVII век. В это столетие стиль приходит в Испанию и находит своего ярчайшего представителя — Кальдерона де ля Барку (1600—1681).
Этимология термина точно не установлена. Он может происходить как от португальского выражения perola baroca (жемчуг неправильной формы), так и от латинского слова baroco (особо сложный вид логического умозаключения) или французского baroquer («размывать, смягчать контур» на художническом арго). Трудно отдать предпочтение какой-то из версий, ибо барокко — это и неправильность, и сложность, и пресловутая «размытость». Все три эпитета подходят для характеристики творчества приверженцев барокко. Оно противостоит ясной и оптимистической картине, созданной художниками Ренессанса.
Барокко вообще есть следствие, так сказать, вырождения Возрождения. Мастеров ренессансной культуры отличал благожелательный, доходящий до воспевания, интерес к Человеку. Но оказалось, что человек (уже со строчной буквы) не способен влиять ни на свою эпоху, ни на себе подобных и не в силах ничего исправить. Наступило разочарование. В литературе испанской его отражением явился, разумеется, Дон-Кихот — прекраснодушный безумец, чьи высокие помыслы реальному миру не нужны и даже вредны.
От позиции Сервантеса всего один шаг до философско-творческого кредо Кальдерона. Не следует, считает он, отчаиваться от того, что жизнь нельзя изменить, — ведь она есть всего лишь сон, фикция. Законы жизни — это законы сна.
Поэтому не вполне верно говорить, что литература барочного направления обращается к миру грез и сновидений: это действительность трактуется в ней как сновидение, насыщенное символами и аллегориями. Типичные признаки барокко: нарочито нереальные характеры и ситуации, ветвистые метафоры, претенциозность, тяжеловесная риторика, — все это присуще путаному сну, а не яви. Немудрено, что писатели так называемого ренессансно-реалистического направления, как Шарль Сорель, называли барочные «сновидческие» произведения «галиматьёй, способной загнать в тупик самый изворотливый ум». (Так дневная логика объявляет абсурдом сны, которые, пока мы их видим, кажутся нам полными смысла и значительности.)
Афоризм «Жизнь есть сон», столь подходящий для определения сущности всего барокко, кажется тождественным другим барочным выражениям — «Жизнь есть театр», «книга» и так далее. На самом деле между ними есть серьезная разница. Если жизнь есть пьеса или книга, то ее персонажи всецело подчинены Автору, или, говоря традиционней, Богу. А если жизнь есть сон, то персонаж одновременно и является этим Автором, коль скоро этот сон — его собственный. Здесь — симптом той двойственности, которая отличает искусство барокко вообще и пьесу Кальдерона в резкой частности: признание и бесправия человека, и его силы. Как удачно сказал Тургенев, «существо, решающееся с такой отвагой признаться в своем ничтожестве, тем самым возвышается до того фантастического существа, игрушкой которого оно себя считает. И это божество есть тоже творение его руки». Барокко представляет собой сочетание несочетаемого — Средневековья и Ренессанса, или, по словам проф. А.А. Морозова, «готики и эллинизма». Смешалось усвоенное Возрождением античное почтение к человеку, «равному богам», — и схоластическая мысль о тотальной зависимости человека от Вседержителя.
Примирить эти две позиции оказалось элементарно, стоило только объявить мир иллюзией. Иллюзорно величие человека, но иллюзорна и его зависимость от божества. Разумеется, сам Кальдерон, ревностный католик, никогда не согласился бы с тем, что это «случилось» в лучшей его пьесе. Однако рассмотрим её и убедимся в этом.
«Жизнь есть сон» — мрачное философское произведение, и трудно согласиться с его переводчиком Бальмонтом, полагавшим, что, берясь за чтение пьесы, «мы вступаем в чарующий мир поэтических созданий». Многие видные писатели и литературоведы не в восторге от переводов, выполненных этим литератором Серебряного века, всех зарубежных авторов «рядившим в свои одежды». Но все же Бальмонт — поэт декаданса, течения несколько схожего с барокко: то же разочарование, та же тяга к символам… Поэтому его перевод Кальдерона кажется удачным, ибо недостатки получившегося текста можно отнести к изъянам, общим для этих авторов, а точнее — этих литературных направлений.
Пьеса начинается с того, что Сехисмундо, принц, с рождения заточенный своим отцом в специально отстроенной башне, жалуется и негодует, обращаясь к небу. Не зная истинного своего «греха» (зловещих знамений, предвестивших его появление на свет), он все же признает, что наказан справедливо:
Твой гнев моим грехом оправдан.
Грех величайший — бытие.
Тягчайшее из преступлений —
Родиться в мире. Это так.
Очевидно, эти понятия внушены несчастному его учителем Клотальдо, потчевавшим узника религиозными догматами об изначальной греховности человека. Усвоивший католическую веру, Сехисмундо недоволен лишь тем, что за общий «грех рождения» расплачивается он один. Позже принц становится равнодушен к этой «несправедливости», когда осознает, что «жизнь есть сон».
Жить значит спать, быть в этой жизни —
Жить сновиденьем каждый час (…)
И каждый видит сон о жизни
И о своем текущем дне,
Хотя никто не понимает,
Что существует он во сне.
Сон может быть плохим, может быть хорошим, но в любом случае он представляет собой иллюзию. Следовательно, нет никакого смысла сетовать на свою судьбу.
К этой мысли он приходит после того, как был прощен, призван ко двору, свершил там несколько жестоких и безнравственных поступков и, отринутый, вернулся в первоначальное состояние заключенного. Мы видим в этом своеобразную трактовку религиозного постулата о бессмертии души, которая может жить-грешить (иначе говоря, спать), но по смерти (пробуждении) ее ждет возвращение в потусторонность. Поскольку Сехисмундо не умер, т. е. не «проснулся» окончательно, он понимает свою жизнь в заключении как сон, а краткое пребывание на воле, соответственно, как сон во сне. Итак, говоря языком священника, в сей юдоли все бренно: и преступление, и возмездие, и печаль, и радость:
И лучший миг есть заблужденье,
Раз жизнь есть только сновиденье.
Легко заметить, что, называя свое краткое пребывание на воле сном, Сехисмундо не только
избавляется от ужаса возвращения в темницу, но и оправдывает свое преступное поведение.
…Люди той страны, где протекает действие (Полония), не ведают, что король Басилио заботился об их благе, когда лишал свободы своего жестокого сына. Народ знает только, что Сехисмундо — «царь законный», а некий Астальфо, которому король хочет передать трон, — «чужеземец». Поднимается мятеж, восставшие солдаты направляются к опальному принцу, желая возвести его на престол. Узник, проникнутый своей философской концепцией, отказывается было от такой чести:
Я не хочу величий лживых,
Воображаемых сияний (…)
Без заблуждений существует,
Кто сознает, что жизнь есть сон.
Но один из вошедших к нему находит верные слова:
Великий государь,
Всегда случалось, что в событьях
Многозначительных бывало
Предвозвещенье, — этой вестью
И был твой предыдущий сон.
Сехисмундо легко с ним соглашается (вещие сны вполне укладываются в его концепцию) и решает «уснуть» еще раз:
Ты хорошо сказал. Да будет.
Пусть это было предвещенье.
И если жизнь так быстротечна,
Уснем, душа, уснем еще.
Эта реплика очень важна. Не «предвозвещенье» повлияло на решение принца. Он сам решает, считать ли ему свой мнимый сон «вестью» о «событьях многозначительных».
Итак, само по себе «предвещенье» ничего не значит. Это человеку решать, что считать таковым, а что нет. Позднее Сехисмундо, захватив королевский дворец, обвинит своего отца именно в том, что тот доверился знамениям и заточил сына; не знамения виновны, а человек:
То, что назначено от неба (…),
То высшее нас не обманет
И никогда нам не солжет.
Но тот солжет, но тот обманет,
Кто, чтоб воспользоваться ими
Во зло, захочет в них проникнуть
И сокровенность их понять.
Так, прикрываясь вполне христианским постулатом о непознаваемости божьей воли, в пьесу проникает мысль о самостоятельности человека, о его праве на выбор и об ответственности такого выбора.
Даже апокалиптические ужасы, сопровождавшие рождение Сехисмундо, — камни с небес, реки крови, «безумство, или бред, солнца», видения и смерть его матери — не повод принимать какие-то меры, ограничивать человеческую свободу. Пытаясь избежать ужасных последствий, король Басилио их только приближает. Об этом и говорит ему принц:
Один лишь этот образ жизни,
Одно лишь это воспитанье
Способны были бы в мой нрав
Жестокие внедрить привычки:
Хороший способ устранить их!
В конце своего длинного монолога он заявляет о «приговоре неба», который невозможно предотвратить, — и тут же делает нелогичный ход, отменяющий все «приговоры», земные и небесные: прощает отца:
Встань, государь, и дай мне руку:
Ты видишь: небо показало,
Что ты ошибся, захотев
Так победить его решенье;
И вот с повинной головою
Жду твоего я приговора
И падаю к твоим ногам.
Следует проникновенная реплика короля, признающего Сехисмундо своим наследником, к вящей радости окружающих. Принц произносит «ударную» заключительную фразу:
Сегодня, так как ожидают
Меня великие победы,
Да будет высшею из них
Победа над самим собою.
«Победа над самим собою» — победа над предопределённой судьбой.
…На первый взгляд, финал пьесы гласит о том, как посрамлен дерзновенный человек (Басилио), решивший избежать предсказанного небесами события вместо того, чтобы смиренно ждать его. Но с тем же успехом можно сказать, что Кальдерон живописует фиаско суеверной личности, едва не сгубившей родного сына из-за веры в знамения. Это двойное толкование, как и сам стиль барокко, выходит за пределы католических догм, приверженцем которых являлся автор.
Следующий пример барочного «дуализма» ещё наглядней.
Самым важным для Кальдерона было, разумеется, показать, что великолепная концепция «жизни как сна» помогла главному герою нравственно преобразиться. Уяснив, что все цели, которых можно добиться насилием, иллюзорны, Сехисмундо понимает и ненужность насилия. Это позволило ему простить отца. Сделав это, принц парадоксальным образом добился тех самых целей — власти, славы, перспективы неких «великих побед», — ничтожность которых сам недавно обосновал. Так Бог награждает праведников — именно потому, что они награды не требуют…
В общем, автор считает: восприятие личного бытия как сновидения способствует христианской добродетели. (Но его пьесу, строго говоря, нельзя считать убедительным тому доказательством.) На самом деле эта концепция глубоко антирелигиозна, ибо предполагает единственного Творца — человека, видящего сон. Само божество таким образом сводится до уровня одного из фантомов сновидения. Понятие греха и посмертной метафизической кары обессмысливается: как можно наказывать за проступок и даже преступление, сколь угодно тяжкое, если оно лишь приснилось?
Так становится «размытой» сама личность Сехисмундо: то ли он вправду постиг высшую истину, то ли он пройдоха, придумывающий вздорные оправдания своим злодействам…
С точки зрения законодателей барокко, одним из главных достоинств произведения является неоднозначность, возможность различных толкований. «Чем труднее познается истина, — изрек испанский философ того времени, — тем приятнее её достичь». Но двуликость стиля, обращенного и к чувственной античности, и к чопорному средневековью, автоматически приводит к тому, что в барочных произведениях достигать приходится не одну, а две истины, и притом равноправные. Зритель не знает, какой отдать предпочтение, даже если ему известно (как в случае с Кальдероном) мнение автора на сей счет.
Понятно, почему уже в XVIII веке термин «барокко» стал употребляться для отрицательной характеристики «чрезмерно сложных для восприятия» литературных трудов. Несмотря на это, очень многое из арсенала этого стиля вошло в культурный обиход, в том числе, бесспорно, и замечательный афоризм, ставший заглавием пьесы.
философская драма Кальдерона «Жизнь есть сон».
с 1640-х гг. в творчестве Кальдерона наступает синтетический период. В его драмах переплелись разные элементы. По преимуществу это пьесы философского плана, олицетворяющие поиски человека в хаотичном мире. В драме «Жизнь есть сон» сохранились черты ренессансного метода (вера в возможность обновления человека) и барочное мировоззрение, зафиксированное в заглавии. Мир становится для человека иллюзией. Для главного героя Сехизмундо мир предстаёт лабиринтом. Это герой гамлетовского типа. Исходная установка пьесы – человек является грехом, он – ошибка природы. Возникает вопрос: является ли Сехизмундо злодеем по сути или же по обстоятельствам? Эта позиция становится амбивалентной и неразрешимой. Граница между реальным и иллюзорным стирается для героя. Для него сохраняется возможность выбора, и Кальдерон надеется на благой исход, поэтому концовка пьесы условна. Испанская драматургия использовала русскую тему для рассмотрения проблемы царской власти. Любовь усмиряет пыл Сехизмундо. Логика его выбора парадоксальна, но объясняется самим героем: если всё в мире иллюзорно, значит не всё позволено в этом мире. Человек должен быть самим собой и быть добрым.
Источник
История зарубежной литературы XVII-XVIII вв.
ИСПАНСКАЯ ЛИТЕРАТУРА XVII ВЕКА
4. Творчество Кальдерона – вершина литературного барокко. Драма «Жизнь – это сон». Художественные особенности драматургии П. Кальдерона
Слава Лопе де Вега промелькнула вскоре после его смерти. Прекратилось издание его произведений, постановка его пьес, имя его все реже звучало из народных уст. Суровый период феодально-католической реакции наступил в Испании. Жизнерадостный талант поэта был уже больше не нужен. Кумиром Испании стал Кальдерон – мрачный и унылый поэт.
Кальдерон, безусловно, – талант значительно меньшей яркости, чем Лопе де Вега. Ему далеко до того высокого реалистического мастерства, которого достиг его предшественник, однако он заставил зазвучать такие струны в своей поэтической лире, которые на то время больше всего волновали его современников.
Кальдерон, только появившись на художественной арене, сразу начал воспевать философию пессимизма. Нет ничего вечного на земле. Жизнь – мгновенное, годы – всего лишь миг, от колыбели до могилы – только один шаг. Что же остается человеку? Страдать и повиноваться. Творчество Кальдерона ставили рядом с творчеством Шекспира, а это уже о чем то да и говорит.
Дон Педро Кальдерон де ля Барка родился в Мадриде 17 января 1600 года в семье неимущего дворянина, вынужденного из-за бедности работать в Раде (министерстве) по финансам. Начальное образование Кальдерон получил в иезуитской коллегии в Мадриде. После ее окончания продолжил образование в университетах Алькала и Саламанки, где изучал богословие, схоластику, философию и право. Но схоластические упражнения не вызывали, очевидно, особого восторга у темпераментного молодого испанца и, забросив учебу, около 1619 года он вернулся в Мадрид с тем, чтобы найти свое настоящее призвание, которому, начиная с этого времени на всю жизнь станет для него театр, сцена.
Юноша не шутя увлекся распространенными на то время литературными состязаниями, в которых принимали участие известные и уважаемые мастера сцены, которые пользовались большой популярностью как среди простых, так и знатных испанцев. А вскоре и сам Кальдерон уже дебютировал в одном из таких соревнований – и довольно успешно. В 1622 году он принимал участие в состязании поэтов в честь праздника святого Исидора. Его заметил и отметил своей похвалой сам Лопе де Вега. Возможно, именно это обстоятельство стало началом блестящей театральной карьеры Кальдерона и побудила его к серьезным занятиям сценическим искусством. Через год появится его первая пьеса «Любовь, честь и власть». С 1625 года Кальдерон уже входит в число главных поставщиков пьес для придворного театра и ауто (одноактных драм религиоВНО-дидактического характера) для церковных представлений. Казалось бы, теперь дела Кальдерона должны были пойти блестяще, и так оно, очевидно, и было бы, если бы не вспыльчивый характер поэта, который в сочетании с естественной неуравновешенностью южного темперамента образовывал просто-таки взрывоопасную смесь. Шпагой прославленный драматург владел ничуть не хуже, чем пером, а повод почувствовать себя оскорбленным находил с невероятной легкостью, поэтому кровавым столкновениям и дуелям, в которых принимал участие Кальдерон и его братья, не было конца. Иногда дело принимало слишком серьезный характер. Братьям приходилось даже продать отцовское место в министерстве финансов с тем, чтобы покрыть счета в суде после очередной дуэли одного из них. Во время другой драки, в которой был тяжело ранен брата Кальдерона, поэт, преследуя обидчиков, вместе с друзьями ворвался в один из католических монастырей, нарушив таким образом, право церковной неприкосновенности, что могло иметь весьма серьезные последствия, – и мало бы, если бы не высокопоставленные покровители драматурга.
Несмотря на резко неприемлемое отношение к Кальдерона со стороны иезуитов, в Испании все же было немало образованных и влиятельных лиц, которые понимали истинную цену его таланта. Общественные позиции Кальдерона еще больше укрепились в 30-годах XVII века. В 1635 году умирает «патриарх» испанской драматургии Лопе де Вега, и того же года Кальдерон получает звание придворного драматурга, формально и по сути (учитывая уровень и популярность его пьес), занимая роль первой персоны в испанском театре. Этот неофициальный статус Кальдерона вскоре подтверждает и сам король Испании Филипп IV, который в знак своего высокого внимания подарил драматургу звание рыцаря ордена Сант-Яго.
В течение 1640 – 1642 лет Кальдерон участвовал в войне Испании против Франции, а также в подавлении восстания в Каталонии. Есть сведения, что в архивах даже хранится документ, который удостоверяет мужество и храбрость Кальдерона, выявленную в ходе этих кампаний.
С 1651 года, параллельно с театральной, Кальдерон делает и церковную карьеру. Он принимает сан священника, а еще через некоторое время получает должность почетного капеллана (духовника) короля Филиппа IV.
Вполне удачную снаружи биографию Кальдерона никак нельзя назвать ни безоблачной, ни легкой. В годы расцвета его таланта приходятся особенно агрессивные попытки иезуитов свести счеты с испанской сценой. Трижды на протяжении жизни Кальдерона церковники пытались добиться полного запрета театра. Частично их попытки имели успех. Несмотря на свои личные симпатии к драматургии Кальдерона, король Филипп IV все же вынужден был считаться с требованиями церковной верхушки. В 40-х годах, в частности с 1644 до 1649 года, в Испании были закрыты все театры, более чем на 25 лет было приостановлено издание произведений Кальдерона. Подобные гонения и травля драматург пережил еще дважды, в 1665 и в 1672 годах. В последние десятилетия своей жизни он вынужден был писать преимущественно для религиоВНОй сцены, на которой ставились спектакли во время различных церковных праздников. Даже смерть Кальдерона (умер 25 мая 1681 года), иезуиты восприняли как сигнал для начала новой атаки на испанский театр.
Драматургическое наследие драматурга значительный по объему и насчитывает около 120 светских пьес, 78 ауто и 20 интермедий (сценок, преимущественно комического характера, которые исполнялись между отдельными действиями драмы).
Светские пьесы, которые составляют основную часть драматургического наследия, в соответствии с характером их проблематики, разделяют на три типа:
1. Комедия (была очень популярной среди художников барокко). В центре комедий Кальдерона, как правило, тема любви, по сюжетным типом большинство из них относится к так называемых «комедий интриги» (то есть пьес, сюжет которых строится на быстрой и неожиданной смене ситуаций, на неестественном комическому стечению обстоятельств, стремительному развитию действия и т.д.). К наиболее удачных комедий Кальдерона принадлежат пьесы «С любовью не шути» (1627), «Дама – невидимка» (1629), «Сам себе охрана» (1635), «Не всегда доверяй худшем» (1650) и др.
2. «Драмы чести» – это распространенные в испанской драматургии XVI-XVII века пьесы, в которых затрагиваются проблемы неписаного кодекса дворянской чести, ее нарушения и мести обидчикам за оскорбление. Сюда принадлежат пьесы: «Живописец собственного бесчестия» (1648), «За тайное оскорбление – тайная месть» (1635), «Врач своей чести» (1633 – 1635), «Саламейський алькальд» (1642 – 1644) и др.
3. Морально-философские, религиозные драмы (в этих драмах нашли свое яркое выражение и далеко неоднозначную интерпретацию основные идейные постулаты и религиоВНО-философские проблемы эпохи контрреформации и барокко). В этих драмах отразились сомнения, духовные поиски и страстные чувства, что волновали Кальдерона и его современников. К этому типу принадлежат пьесы Кальдерона «Стойкий принц» (1628), «Поклонение кресту» (1630-1632), «Чудодейственный маг» (1637), «Чистилище святого Патрика» (1643) и др. Самая знаменитая из них и одновременно самая пьеса европейского барокко – морально-философская драма «Жизнь – это сон».
Пьеса «Жизнь – это сон» написана Кальдероном в период между 1632-1635 годами. На сцене она впервые поставлена в Мадриде в 1635 году, а через год, в 1636 году, была опубликована в книжном варианте.
Фабульний содержание пьесы довольно прост. В соответствии с астрологических пророчеств, Сехізмундо, который родился в семье польского короля Базилио, должен в будущем стать страшным и зловещим тираном. Его своевольные и необдуманные поступки должны привести к гибели польского государства и смерти отца-короля.
Поразмыслив, я понял ясно,
Что будет принц Сехизмундо
Заносчивым человеком,
Несправедливым владыкой
И нечестивым монархом,
Под властью коего станет
Королевство добычей раздоров,
Школой измены черной,
Академией всех пороков.
А он, влекомый безумьем,
Сжигаемый гневом и страстью,
И на меня поднимет
Руку, и заставит пасть
Короля к стопам его сына
(О чем в стыдом говорю я!)
и станут мои седины ковром под его шагами.
Чтобы как-то избежать этой страшной беде, король приказал построить в отдаленной от людей местности башню, к которой он и поместил своего сына и где тот рос, находясь на правах самого узника.
Когда же Сехізмундо достиг юношеского возраста, отец решил убедиться в том, правду предвещали ему заре.
Себя теперь царем увидев,
И вновь потом – в тюрьме,
Он может решить, что это был лишь сон,
И если так он будет думать,
Не ошибется он, Клотальдо,
Затем, что в этом мире каждый,
Живя, лишь спит и видит сон.
По приказу короля Сехізмундо дали снотворного, после чего переодели его в наряд принца и перенесли до королевского дворца. После пробуждения Сехізмундо – уже в роли принца – наследника, который должен управлять родительским королевством, – начинает вести себя чрезвычайно безответственно и просто невыносимо. За полдня, проведенных во дворце, он успел перессориться чуть ли не со всеми, кто попадался на его пути. Он проявил неуважение к женщине, одного из придворных выбросил из окна и дошел до того, что начал угрожать даже собственному отцу.
Меня ты, – будучи царем, –
К себе не допускал бездушно.
Ты для меня закрыл свой дом,
И воспитал меня, как зверя,
И как чудовище терзал,
И умертвить меня старался.
И что же мне в том, что ты сказал?…
Я человеком быть хочу.
А ты стоишь мне на дорогое.
Убедившись, таким образом, в справедливости пророчества, король приказывает таким же способом вернуть Сехізмундо к его тюрьме и после того, как он снова проснется, убедить его, что все, пережитое им, происходило не наяву, а во сне.
Все последующие годы своей жизни Сехізмундо обречен быть в тюрьме.
О, я несчастный! Горе мне!
О, небо, я узнать хотел бы,
За что ты мучаешь меня?
Какое зло тебе я сделал?
Впервые увидев свет дня?
Но раз родился, понимаю,
В чем преступление мое:
Твой гнев моим грехом оправдан,
Грех величайший – бытие.
Тягчайшее из преступлений –
родится в мире…
Однако неожиданно события приобретают совсем другое направление. Узнав о том, что у короля Базилио есть законный сын, но королевскую корону должен унаследовать не он, а приглашенный Базилио с чужеземной Московии принц Астольфо, народ поднимается против своего короля с оружием в руках. Уволенному из его темницы Сехізмундо предлагают возглавить это восстание. Сначала он колеблется, но потом соглашается и становится во главе войск повстанцев.
В борьбе против короля Сехізмундо побеждает, но на этот раз свой гнев обращает на милость и прощает не только отца, но и своих непосредственных тюремщиков и московского принца Астольфо, который пытался занять его место на отцовском троне. Таким образом, Сехізмундо полностью подчиняет свои взбудораженные страсти требованиям разума и государственной воли и из тирана превращается в идеального правителя.
В действенно развития содержания пьесы мы не найдем каких-то неожиданных и крутых сюжетных изломов, острых перипетий или сложного разветвления действия. Фабула пьесы, ее действенный цепочка разворачивается спокойно и ровно, хотя, с другой стороны, действие пьесы не расслаблена и сконцентрирована таким образом, чтобы читатель или зритель не терял интереса к ее содержанию. Логично уравновешенная и композиция пьесы, которая делится на три части – действия, или, как называли их в тогдашнем испанском театре, хорнади, что буквально означает «дневной этап».
Композиция пьесы внутренней логикой своего развития приведена в соответствие с тремя качественно отличными, последовательными «этапами» духовной эволюции главного героя. В 1-й хорнаді образ Сехізмундо раскрывается в атмосфере страстных и гневных мыслей и чувств, связанных с его вынужденным заключением. Во 2-й хорнаді, действие которой связана с «экспериментом» Базилио и переносом принца королевского дворца, Сехізмундо предстает в образе человека, полностью отдается на волю своим разнузданным страстям и необдуманным и своевольным решением. В 3-й хорнаді, снова арестован и снова возвращен к башне, Сехізмундо обрисован в процессе внутреннего борение и победы над собственными душевными сомнениями и колебаниями.
Еще со времен Софокла (вспомним хотя бы его трилогию о бесталанного Эдипа и его детей) финалы драматических произведений, в которых люди являются марионетками, привязанными к веревку, что держит в своих руках неумолимая злая судьба, всегда заканчивались тупиком. Кальдерон находит другое продолжение: казалось бы, непримиримые враги, Сехізмундо и Базилио, поладили. Надо понять голос Кальдерона – христианина: разве может быть иначе, если люди услышат голос Божий? Разве не наступит примирение врагов, если они поймут, что одинаково виноваты перед Богом? Разве не окутает их души и не согреет чувство всепрощения, если они поймут, что жизнь, в которой они враждуют, завидуют, ненавидят, унижают, страж-дают, грустят, есть сон, а настоящая вечная жизнь впереди, и каким оно будет, решать Богу?
Так сдержим же свирепость
И честолюбье укротим,
И обуздаем наше буйство,
Ведь мы, быть может, только спим.
Да, только спим, пока мы в мире
Столь необычном., что для нас –
Жить – значит спать, быть в этой жизни –
Жить сновиденьем каждый время.
Мне самый опыт возвещает:
Мы здесь до пробужденья спим.
Спит царь и видит сны о царстве,
И грезит вымыслом своим.
Повелевает, управляет
Среди своей дремучей мглы,
ЗаимообраВНО получает,
Как ветер, лживые хвалы.
И смерть их все развеет пылью.
Кто же хочет видеть этот сон,
Когда вот грезы о величье
Он будет смертью пробужден?
И спит богач, и в тревожном сне
Богатство грезится ему.
И спит бедняк, и шлет укоры,
Во сне уделу своему.
И спит, обласканный успехом,
И обделенный – видит сон.
И грезит тот, кто оскорбляет,
И грезит тот, кто оскорблен.
И каждый видит сон о жизни.
И о своем текущем дне,
Хотя никто не понимает,
Что существует он во сне.
Сам мотив жизни как сна – один из узловых мотивов барочной эстетики.
Пьеса «Жизнь – это сон» во многих отношениях, касающихся как проблематики, так и поэтики произведения, – является отличной драмой барочного искусства.
Театрализованная христианская проповедь – именно так можно охарактеризовать драму Педро Кальдерона «Жизнь – это сон» – имела наставить на путь истины, путь смирноти, благочестия, любви к ближнему, терпения, добродетели «блудных овец», которые пренебрегали заповедями Божьими. Достигла ли она цели? Возможно. Или, по крайней мере, частично. С уверенностью можно сказать, что Кальдеронові зерна пессимизма прорастали в сердцах его современников и заставляли задумываться над вечными проблемами, которых часто не замечали или не хотели замечать неисправимые оп-тимісти. Кажется, именно этого пессимизма не хватало некоторым художникам барокко, и «ау-тос» Кальдерона были необходимым противовесом на весах жизни.
Источник