Я крепко сплю мне снится плащ твой синий в котором ты в сырую ночь ушла
О доблестях, о подвигах, о славе
Я забывал на горестной земле,
Когда твое лицо в простой оправе
Перед мной сияло на столе.
Но час настал, и ты ушла из дому.
Я бросил в ночь заветное кольцо.
Ты отдала свою судьбу другому,
И я забыл прекрасное лицо.
Летели дни, крутясь проклятым роем…
Вино и страсть терзали жизнь мою…
И вспомнил я тебя пред аналоем,
И звал тебя, как молодость свою…
Я звал тебя, но ты не оглянулась,
Я слезы лил, но ты не снизошла.
Ты в синий плащ печально завернулась,
В сырую ночь ты из дому ушла.
Не знаю, где приют твоей гордыне
Ты, милая, ты, нежная, нашла…
Я крепко сплю, мне снится плащ твой синий,
В котором ты в сырую ночь ушла…
Уж не мечтать о нежности, о славе,
Все миновалось, молодость прошла!
Твое лицо в его простой оправе
Своей рукой убрал я со стола.
Анализ стихотворения «О доблестях, о подвигах, о славе» Блока
Стихотворение Блока «О доблестях, о подвигах, о славе…» относится к любовной лирике поэта. Оно посвящено реальному событию в жизни. Блок написал его в 1908 г., сразу же после того, как его покинула жена. Следует заметить, что их отношения были очень странными. Супруга поэта, Л. Менделеева, была актрисой, что накладывало очень большой отпечаток на ее жизнь. Между творческими людьми редко складываются прочные семейные отношения. Бурная жизнь постоянно толкает их на поиски новых сильных впечатлений. Так и произошло в семье Блока. Менделеева покинула его ради другого поэта – А. Белого. Блок тяжело переживал измену жены, которая долгое время была для него творческой музой.
В стихотворении чувствуется глубокое личное переживание автора. Он не использует сложную символику, присущую его раннему творчеству. За каждой строчкой ощущается боль обманутого человека. Образ «лица в простой оправе» — портрет жены, который постоянно находился на рабочем столе поэта. В нем он находил источник своего вдохновения.
Первое время после измены жены автор был во власти охватившей его злобы и непонимания. Он выбрасывает «заветное кольцо» и уверяет себя, что навсегда забыл о неблагодарной женщине. Лирический герой ищет выхода в «вине и страсти». Но постепенно его захлестывают воспоминания о счастливом прошлом. Брак был заключен в раннем возрасте, поэтому измена жены ассоциируется у Блока с потерей молодости.
Поэт пытается вернуть любимую. Но его мольбы и слезы остается без ответа. Здесь появляется еще один символ произведения – «синий плащ», в котором жена ушла из дома. В душе Блока уже нет злобы, он обращается к бывшей супруге с ласковыми словами: «милая, нежная». Даже во сне его постоянно преследует образ «синего плаща», который в одну ночь переломил надвое всю жизнь поэта.
Стихотворение завершается признанием того, что и молодость и любовь безвозвратно прошли. Беззаботные мечты навсегда покинули поэта. Символическим прощальным действием становится очищение стола от «лица в простой оправе».
Произведение все же не стало финальной точкой. Поддавшись на мольбы Блока, жена вернулась к нему, но вновь ушла через какое-то время. До самой смерти поэта продолжались эти загадочные отношения. Он сам, разуверившись в чистой любви, заводил кратковременные романы. Но первая жена навсегда осталась для него символом первой непорочной любви.
- Следующий стих → Александр Блок — О, весна без конца и без краю
- Предыдущий стих → Владимир Маяковский — Необычайное приключение
Читать стих поэта Александр Блок — О доблестях, о подвигах, о славе на сайте РуСтих: лучшие, красивые стихотворения русских и зарубежных поэтов классиков о любви, природе, жизни, Родине для детей и взрослых.
Источник
Отрывок из романа “…”
… Игорь опрокинул в себя рюмку и артистичным жестом выхватил с полки синий том.
– С вашего разрешения, господа и дамы, возьмем Блока. Прошу прощения, Сан Саныч, я слегка поколеблю ваш треножник с фимиамом. Какое самое известное стихотворение великого поэта? Ну, кроме поэмы «Двенадцать»? Конечно, вот это: «О доблестях, о подвигах, о славе». Но! Вдумайтесь: стихотворение сплошь основано на логических ляпах. Читаем первую строфу:
«О доблестях, о подвигах, о славе
Я забывал на горестной земле,
Когда твоё лицо в простой оправе
Передо мной сияло на столе.»
– О чем это? – Игореша обвел взглядом публику. – Некоторое время назад лирический герой был влюблён. Забывал даже о том, что обычно занимает мужчин куда больше, чем какая-то там любимая женщина – о славе. Разумеется, со своей любимой он находился в разлуке. От дамы сердца осталось лишь «лицо в простой оправе» – фотография или портрет.
«Но час настал, и ты ушла из дому…»
Здрасьте-пожалуйста! Оказывается, в предыдущей строфе она жила с ним, эта женщина? Сидела рядом, смотрела, например, в окно, а он в это время – на её портрет, сияющий на столе. Видимо, портрет сиял лучше. И он пялился на портрет, а не на свою даму. Ха, дорогой лир. герой! Я знаю, почему она от вас ушла. Я на её месте сделал бы то же самое.
«Но час настал, и ты ушла из дому,
Я бросил в ночь заветное кольцо.
Ты отдала свою судьбу другому,
И я забыл прекрасное лицо».
Забыл? Значит, портрет выбросил? Ага, в ночь вместе с заветным кольцом. Если бы портрет продолжал стоять на столе, герой лица не забыл бы. Об эпитетах «заветное» (кольцо) и «прекрасное» (лицо) я уж молчу.
– Это стилистика жестокого романса, – наконец подала голос Люся. – В ней такие вещи допустимы.
– А далее ваще мрак, – отмахнулся Игорек:
«Я звал тебя, но ты не оглянулась,
Я слезы лил, но ты не снизошла,
Ты в синий плащ печально завернулась,
В сырую ночь ты из дому ушла».
Да это полный провал! Четыре глагольных рифмы подряд! И какие! «Снизошла-ушла», «оглянулась-завернулась»! “Я слезы лил…” – хорош слезливый герой, мечтающий о славе! Любой редактор, видя такую беспомощную технику, обязан закрыть рукопись и вернуть автору. Но это же Блок! Гений! Ему можно! А, кстати, по логике развития сюжета – получается, что героиня опять (опять!) ушла. Когда ж она успела вернуться? Об этом в тексте ничего нет!
«Не знаю, где приют своей гордыне
Ты, милая, ты, нежная, нашла…
Я крепко сплю, мне снится плащ твой синий,
В котором ты в сырую ночь ушла..».
«Я крепко сплю». Люси, вот как бы вы отнеслись к такому признанию со стороны кавалера? Мужики, если вам когда-нибудь захочется поведать любимой о том, что вам без неё плохо, не говорите ей, что у вас крепкий сон и хороший аппетит! Далее, по психологии лир. героя: он то слезы льет, то крепко спит. Позвольте напомнить Станиславского: не ве-рю!
«Уж не мечтать о нежности, о славе,
Всё миновалось, молодость прошла!
Твоё лицо в его простой оправе
Своей рукой убрал я со стола».
Как можно ставить «нежность» и «славу» в один смысловой ряд? Это – словно «теплое» и «зеленое» – слова не стыкуются. Классическая ошибка неопытных стихотворцев. Что касается «лица в простой оправе» – то оно, по идее, было убрано со стола ещё три строфы назад. Помните, когда лир. герой забыл лицо? Как же оное лицо снова оказалось на столе?
А эпитеты?! Плащ – синий, оправа – простая, ночь – сырая. Банальность на банальности. А где символизм, коим столь славен Блок? Где, в каких строках его можно здесь обнаружить и оценить? И сие творение выдается за образец поэзии? По-моему, все это – лицо-кольцо, нашла-ушла, ушла-снизошла – не выдерживает ни малейшей критики.
– Разделал Блока, как селедку, – скупо улыбнулась Люся. – Забавно.
– Понятное дело, – Димка наконец прорвался сквозь монолог Игоря, – чтобы оценить эти стихи, нужно понимать их контекст, а именно, иметь представление о личностях Александра Блока и Любови Менделеевой. Читатели – а это были люди из их же круга – видели в этих стихах нечто большее, чем просто слова. Символизм как раз и подразумевает, что есть некий скрытый, сакральный смысл. Считалось, что это тайное знание доступно «посвященным» современникам Блока. А ты, Игорек, анатомировал текст как набор слов, по их первому плану. При таком анализе испарился весь дух эпохи.
– Спасибо, что объяснил, блин. Но позволь, старик, немного похулиганить, развлечь Люси. Да и согласись, Димыч: если бы сегодня тебе кто-нибудь принес такие стихи, не называя автора, ты бы раздолбал их почище меня! Я отнюдь не хотел развенчать Сан Саныча. У меня иная цель: показать, насколько могут меняться критерии совершенства и красоты в зависимости от эпохи. Даже в такой подробно обжитой среде, как поэтика. Люси права: сегодня такой текст можно воспринимать разве что как жестокий романс. Многие шедевры прежних времен сегодня, скажем так, не актуальны. Но парадокс истории в том, что произведение, по сути, давно ушло, а слава его автора длится.
– А мне в этом стихотворении больше всего жаль его героиню – Любу Менделееву, – повела плечом Люся. – Из нее при жизни сделали идола и водрузили на пьедестал. О ее трагедии на этом столпе никто не вспоминает. Все – ах, Блок! А она?
– Как сказала по поводу ее воспоминаний Анна Ахматова, «тебя любили Блок и Белый. Помолчи!» – подкинул дров Игорек.
– А ну, знатоки, скажите, кто из гениев русской поэзии рифмовал «себя-тебя» и «не мог-занемог»?
– Пу-шкин, – хором протянули мы с Димычем, переглянулись и рассмеялись. – Это из первой строфы «Онегина».
– Наливайте, мальчики! Так за что пьем?
– А кто в ладу с эпохою, тому проблемы пОбоку! – тут же выдал Димыч.”
Источник
10 лучших стихотворений о любви Александра Александровича Блока.
Великий русский поэт Александр Александрович Блок родился в Санкт-Петербурге 28 ноября 1880 года в семье профессора юриспруденции. После рождения Саши его мать, урожденная Бекетова, разорвала отношения с мужем и более их не возобновляла. Первые стихи Блок написал в возрасте 5 лет. С 14-ти до 17-ти Александр вместе с братьями издавал рукописный журнал «Вестник» (вышло целых 37 номеров).
***
Ушла. Но гиацинты ждали,
И день не разбудил окна,
И в легких складках женской шали
Цвела ночная тишина.
В косых лучах вечерней пыли,
Я знаю, ты придешь опять
Благоуханьем нильских лилий
Меня пленять и опьянять.
Мне слабость этих рук знакома,
И эта шепчущая речь,
И стройной талии истома,
И матовость покатых плеч.
Но в имени твоем – безмерность,
И рыжий сумрак глаз твоих
Таит змеиную неверность
И ночь преданий грозовых.
И, миру дольнему подвластна,
Меж всех – не знаешь ты одна,
Каким раденьям ты причастна,
Какою верой крещена.
Войди, своей не зная воли,
И, добрая, в глаза взгляни,
И темным взором острой боли
Живое сердце полосни.
Вползи ко мне змеей ползучей,
В глухую полночь оглуши,
Устами томными замучай,
Косою черной задуши.
В 16 лет Блок увлёкся театром. Летом 1897 года Александр, играя в любительском спектакле Гамлета, сблизился с подругой детства Любовью Менделеевой, игравшей Офелию в этой же постановке. Влюбленность в 16-летнюю девушку затмила прежнюю страсть (Блок пережил серьезный роман с Ксенией Садовской) и вызвало появление первых “взрослых” стихов. Впрочем, когда дачный сезон окончился, молодые люди расстались чуть ли не холодно.
Александр Блок // Формаслов
***
О доблестях, о подвигах, о славе
Я забывал на горестной земле,
Когда твое лицо в простой оправе
Перед мной сияло на столе.
Но час настал, и ты ушла из дому.
Я бросил в ночь заветное кольцо.
Ты отдала свою судьбу другому,
И я забыл прекрасное лицо.
Летели дни, крутясь проклятым роем…
Вино и страсть терзали жизнь мою…
И вспомнил я тебя пред аналоем,
И звал тебя, как молодость свою…
Я звал тебя, но ты не оглянулась,
Я слезы лил, но ты не снизошла.
Ты в синий плащ печально завернулась,
В сырую ночь ты из дому ушла.
Не знаю, где приют твоей гордыне
Ты, милая, ты, нежная, нашла…
Я крепко сплю, мне снится плащ твой синий,
В котором ты в сырую ночь ушла…
Уж не мечтать о нежности, о славе,
Все миновалось, молодость прошла!
Твое лицо в его простой оправе
Своей рукой убрал я со стола.
Любовь Дмитриевна писала: «О Блоке я вспоминала с досадой. Я помню, что в моем дневнике, погибшем в Шахматове, были очень резкие фразы на его счет: вроде того, что „мне стыдно вспоминать свою влюбленность в этого фата с рыбьим темпераментом и глазами…“ Я считала себя свободной». Но история любви Блока и Менделеевой на этом не завершилась: спустя 4 года чувства обоих вспыхнули с новой силой. Люба превратилась для Александра в Прекрасную Даму и символ вечной женственности. Предложение руки и сердца не заставило себя ждать.
Любовь Менделеева // Формаслов
В ресторане
Никогда не забуду (он был, или не был,
Этот вечер): пожаром зари
Сожжено и раздвинуто бледное небо,
И на жёлтой заре – фонари.
Я сидел у окна в переполненном зале.
Где-то пели смычки о любви.
Я послал тебе чёрную розу в бокале
Золотого, как нёбо, аи.
Ты взглянула. Я встретил смущённо и дерзко
Взор надменный и отдал поклон.
Обратясь к кавалеру, намеренно резко
Ты сказала: “И этот влюблён”.
И сейчас же в ответ что-то грянули струны,
Исступлённо запели смычки…
Но была ты со мной всем презрением юным,
Чуть заметным дрожаньем руки…
Ты рванулась движеньем испуганной птицы,
Ты прошла, словно сон мой легка…
И вздохнули духи, задремали ресницы,
Зашептались тревожно шелка.
Но из глуби зеркал ты мне взоры бросала
И, бросая, кричала: “Лови!..”
А монисто бренчало, цыганка плясала
И визжала заре о любви.
В августе 1903 года пара обвенчалась, однако представление о счастливом брачном союзе у Александра Александровича отличалось от общепринятого. Современный биограф Блока Владимир Новиков утверждает: «Между супругами нет того, что составляет земную сторону брака. Блок убеждает Любовь Дмитриевну в том, что им не нужно „астартической“ любви… По сути дела, предпринята попытка брака, состоящего исключительно в душевном и духовном единении супругов».
Александр Блок и его жена Любовь Менделеева // Культура
Из цикла “Черная кровь”
Даже имя твое мне презренно,
Но, когда ты сощуришь глаза,
Слышу, воет поток многопенный,
Из пустыни подходит гроза.
Глаз молчит, золотистый и карий,
Горла тонкие ищут персты…
Подойди. Подползи. Я ударю –
И, как кошка, ощеришься ты.
В июне 1905 года в жену Блока влюбляется поэт Андрей Белый. Сложившаяся ситуация неожиданно находит понимание у мужа: Александр не препятствует близким отношениям Любови и своего литературного единомышленника. Белый пытается добиться от Любови Дмитриевны определенности, но добивается лишь ухода Менделеевой-Блок.
Незнакомка
По вечерам над ресторанами
Горячий воздух дик и глух,
И правит окриками пьяными
Весенний и тлетворный дух.
Вдали над пылью переулочной,
Над скукой загородных дач,
Чуть золотится крендель булочной,
И раздается детский плач.
И каждый вечер, за шлагбаумами,
Заламывая котелки,
Среди канав гуляют с дамами
Испытанные остряки.
Над озером скрипят уключины
И раздается женский визг,
А в небе, ко всему приученный
Бесcмысленно кривится диск.
И каждый вечер друг единственный
В моем стакане отражен
И влагой терпкой и таинственной
Как я, смирен и оглушен.
А рядом у соседних столиков
Лакеи сонные торчат,
И пьяницы с глазами кроликов
«In vino veritas!» кричат.
И каждый вечер, в час назначенный
(Иль это только снится мне?),
Девичий стан, шелками схваченный,
В туманном движется окне.
И медленно, пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна.
И веют древними поверьями
Ее упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука.
И странной близостью закованный,
Смотрю за темную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.
Глухие тайны мне поручены,
Мне чье-то солнце вручено,
И все души моей излучины
Пронзило терпкое вино.
И перья страуса склоненные
В моем качаются мозгу,
И очи синие бездонные
Цветут на дальнем берегу.
В моей душе лежит сокровище,
И ключ поручен только мне!
Ты право, пьяное чудовище!
Я знаю: истина в вине.
Блок пользуется большим успехом у женщин: в жизни Александровича Александровича одна любовная история сменяет другую. Романы с актрисами (Натальей Волоховой, Любовью Дельмас) чередуются со случайными связями. Любовь Дмитриевна, начавшая сценическую карьеру под фамилией Басаргина, отвечает мужу тем же. В дневнике поэта есть такие строки: «Ответом на мои никогда не прекращавшиеся преступления были: сначала А. Белый, потом Г. Чулков и какая-то совсем мелочь Ауслендер… потом хулиган из Тмутаракани — актеришка — главное. Теперь — не знаю кто».
Александр Блок
Они читают стихи
Смотри: я спутал все страницы,
Пока глаза твои цвели.
Большие крылья снежной птицы
Мой ум метелью замели.
Как странны были речи маски!
Понятны ли тебе? – Бог весть!
Ты твёрдо знаешь: в книгах – сказки,
А в жизни — только проза есть.
Но для меня неразделимы
С тобою – ночь, и мгла реки,
И застывающие дымы,
И рифм весёлых огоньки.
Не будь и ты со мною строгой
И маской не дразни меня,
И в тёмной памяти не трогай
Иного – страшного – огня.
В 1909 году в семье происходят два трагических события: умирает ребёнок Любови Дмитриевны (его отцом был малоизвестный актер Давидовский), чуть позже уходит из жизни отец Блока. Чтобы прийти в себя, Александр Александрович с женой уезжают отдохнуть в Европу. Вернувшись, Блок приступает к работе над четвертым сборником стихов. Он, ставший этому времени автором знаменитой “Незнакомки”, находится на пике творческой формы.
Обреченный
Тайно сердце просит гибели.
Сердце лёгкое, скользи…
Вот меня из жизни вывели
Снежным серебром стези…
Как над тою дальней прорубью
Тихий пар струит вода,
Так своею тихой поступью
Ты свела меня сюда.
Завела, сковала взорами
И рукою обняла,
И холодными призорами
Белой смерти предала…
И в какой иной обители
Мне влачиться суждено,
Если сердце хочет гибели,
Тайно просится на дно?
В 1914 году Менделеева-Блок, измученная противоречиями своего брака и ощущающая недостаток профессионального признания, отправилась на фронт в качестве сестры милосердия, а 7-го июля 1916 года и Александр Блок был призван на службу в инженерную часть Всероссийского Земского Союза.
Александр Блок в составе Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства, 1917 // Культура
Из цикла “Через двенадцать лет”
Уже померкла ясность взора,
И скрипка под смычок легла,
И злая воля дирижера
По арфам ветер пронесла…
Твой очерк страстный, очерк дымный
Сквозь сумрак ложи плыл ко мне.
И тенор пел на сцене гимны
Безумным скрипкам и весне…
Когда внезапно вздох недальный,
Домчавшись, кровь оледенил,
И кто-то бедный и печальный
Мне к сердцу руку прислонил…
Когда в гаданьи, еле зримый,
Встал предо мной, как редкий дым,
Тот призрак, тот непобедимый…
И арфы спели: улетим.
Февральскую революцию поэт принял почти восторженно. Он стремился «за вьюгой и хаосом разрушения услышать музыку революции». Идеологические искания привели его к неожиданному для его окружения решению: Блок стал редактором стенографических отчетов Чрезвычайной следственной комиссии при Временном правительстве.
***
Она, как прежде, захотела
Вдохнуть дыхание свое
В мое измученное тело,
В мое холодное жилье.
Как небо, встала надо мною,
А я не мог навстречу ей
Пошевелить больной рукою,
Сказать, что тосковал о ней..
Смотрел я тусклыми глазами,
Как надо мной она грустит,
И больше не было меж нами
Ни слов, ни счастья, ни обид…
Земное сердце уставало
Так много лет, так много дней…
Земное счастье запоздало
На тройке бешеной своей!
Я, наконец, смертельно болен,
Дышу иным, иным томлюсь,
Закатом солнечным доволен
И вечной ночи не боюсь….
Мне вечность заглянула в очи,
Покой на сердце низвела,
Прохладной влагой синей ночи
Костер волненья залила…
В январе 1918 года Александр Блок создает, пожалуй, свое самое скандальное произведение – поэму “Двенадцать”. О создании “Двенадцати” он пишет в дневнике: “Страшный шум, возрастающий во мне и вокруг. Этот шум слышал Гоголь (чтобы заглушить его — призывы к семейному порядку и православию)… Сегодня я — гений”. Поэма, с одной стороны, была сдержанно принята новой властью из-за библейских аллюзий, с другой – вызвала настолько сильное негодование у некоторых друзей поэта, что они перестали поддерживать с ним отношения.
Могила Александра Блока
Из цикла “Осенняя любовь”
Под ветром холодные плечи
Твои обнимать так отрадно:
Ты думаешь – нежная ласка,
Я знаю – восторг мятежа!
И теплятся очи, как свечи
Ночные, и слушаю жадно –
Шевелится страшная сказка,
И звездная дышит межа…
О, в этот сияющий вечер
Ты будешь всё так же прекрасна,
И, верная темному раю,
Ты будешь мне светлой звездой!
Я знаю, что холоден ветер,
Я верю, что осень бесстрастна!
Но в темном плаще не узнают,
Что ты пировала со мной!..
И мчимся в осенние дали,
И слушаем дальние трубы,
И мерим ночные дороги,
Холодные выси мои…
Часы торжества миновали –
Мои опьяненные губы
Целуют в предсмертной тревоге
Холодные губы твои.
К началу весны 1921-го, после пережитого “ежесекундного безденежья, бесхлебья, бездровья”, Блок, и без того не отличавшийся крепким здоровьем, страдал от астмы и цинги. Состоявшаяся в начале мая поездка в Москву (был запланирован творческий вечер) принесла поэту лишь дополнительный стресс. Современники вспоминали, что прямо на концерте началась свалка, что поклонники Блока вынуждены были вывести его, заслоняя собой, из Политехнического института. К 17-тому мая Александр Александрович слег. Доктор Пекелис, занимавшийся состоянием больного, вспоминал: «При исследовании я обнаружил следующее: температура 39, жалуется только на общую слабость и тяжесть головы; со стороны сердца увеличение поперечника влево на палец и вправо на 1/2, шум не резкий у верхушки и во втором межреберном промежутке справа, аритмии не было, отеков тоже. Со стороны органов дыхания и кровообращения ничего существенного не обнаружено.Тогда же у меня явилась мысль об остром эндокардите как вероятном источнике патологического процесса, быть может, стоящего в непосредственной связи с наблюдавшимся у больного в Москве заболеванием, по-видимому, гриппозного характера…Было признано необходимым отправить больного в ближайшую Финляндию… Тогда же (в начале июня), тотчас после консультации, возбуждено было соответствующее ходатайство». Обращались с просьбой выпустить Александра Александровича в Финляндию и Максим Горький, и народный комиссар Луначарский… Решение вопроса откладывалось, разрешение на выезд никак не давали.
7 августа 1921 года, как раз в день, когда был готов его загранпаспорт, Александр Блок умер.
Евгения Джен Баранова
Читать в журнале “Формаслов”
Источник