Иван иванович козлов бессонница
Заглянув в календарь, я обнаружила, что 22 апреля исполняется 240 лет со дня рождения лирика пушкинской поры И. И. Козлова (1779-1840 г.).
Пушкинская пора в русской поэзии охватывает период 1810-1830-х годов и называется так, безусловно, по имени её ярчайшего поэта — Александра Сергеевича Пушкина. При этом каждый настоящий любитель и знаток поэзии знает, что поэтическая эпоха не сводится к творчеству одного, даже гениального, поэта.
Рядом с Пушкиным жили и творили замечательные поэты. Их обычно называют поэтами пушкинской поры, пушкинского периода, пушкинского времени, пушкинской эпохи, пушкинского круга. Поэтами пушкинской поры традиционно называют таких лириков как П.А. Вяземский, Д.В. Давыдов, А.А. Дельвиг, Е.А. Баратынский, Н.М. Языков, Д.В. Веневитинов и, конечно же, И.И. Козлов.
Иван Иванович Козлов – поэт, переводчик эпохи Романтизма родился в Москве 11 (22) апреля 1779 года, в богатой и родовитой дворянской семье и получил достаточно хорошее домашнее образование. Предки его были воеводами и государственными деятелями, служили Петру Первому и Екатерине Второй, занимали высокие должности в армии и при дворе. И поэтому пятилетнего Ваню записали сержантом в лейб-гвардейский Измайловский полк.
О детстве поэта мы знаем из семейных преданий: «Воспитывался дома, с братьями, у богатых родителей, с иностранными гувернерами, как это было тогда обычно в великосветских семьях. Но с детства любил все русское, родное. Получил прекрасное домашнее образование. С увлечением много читал книги.
По рассказам современников, в начале 1800-х годов Козлов был светским молодым щеголем, лихим танцором и любимцем дам. Он считался завидным женихом и его наперебой приглашали маменьки богатых столичных невест. Служил Козлов в канцелярии московского главнокомандующего. В 1812 году работал в комитете для образования московского ополчения, затем вступил на службу в департамент государственных имуществ. После изгнания армии Наполеона из России Иван Козлов не вернулся в разоренную Москву, а переехал в Петербург.
Зная французский и итальянский языки с детства, Козлов изучил английский, немецкий и польский языки. Он обладал феноменальной памятью, ещё сильнее резвившейся во время болезни (в 1818 году у него отнялись ноги и стало ухудшаться зрение, в 1821 году он окончательно ослеп), знал наизусть почти все сочинения Байрона, Вальтера Скотта, Шекспира, Расина, Тасса, Данте…, всё Евангелие. Иван Иванович писал: «Много читал Байрона. Ничто не может сравниться с ним. Шедевр поэзии, мрачное величие, трагизм, энергия, сила бесподобная, энтузиазм, доходящий до бреда; грация, пылкость, чувствительность, увлекательная поэзия, — я в восхищении от него… Но что за душа, какой поэт, какой восхитительный гений! Это — просто волшебство!»
В возрасте 40 лет, разбитый параличом, лишенный способности передвигаться, поэт потерял зрение. Разлученный навсегда с внешним миром, он весь отдается поэзии. “Несчастие сделало его поэтом”, — писал литературный наставник Козлова В.А. Жуковский. Заняться поэзией и переводами вынуждала не только потребность в творчестве, но и тяжелая нужда; наследство было прожито, литературный заработок становился единственным средством существования. Козлов начинает весьма успешно заниматься переводами.
В 1821 году в печати появилось его первое стихотворение “К Светлане”. Склонность к поэзии проявилась у Козлова уже в юношеские годы. Позже он сблизился с братом Пушкина, Львом, с поэтами Жуковским, Вяземским, Дельвигом, Плетневым, братьями А. и Н. Тургеневыми. Еще до постигшего его несчастья он блестяще перевел “Абидосскую невесту” Байрона, явившись одним из первых в России переводчиков английского поэта.
Сам Козлов в своих стихах непрерывно возвращается к теме собственной слепоты, рассказывает о своей несчастной судьбе:
Но что ж!.. и божий свет скрываться
Вдруг начал от моих очей,
И я… я должен был расстаться
С последней радостью моей…
Через несколько лет Козлов был признан первоклассным поэтом. Поэты-современники ставили его в один ряд с Пушкиным и Байроном.
В начале мая 1825 года Пушкин получил небольшую книжку в 64 страницы. На листе, предшествующем титулу, было напечатано большими буквами лишь одно слово “Чернец”. Под ним – карандашом, неровными буквами – три строки, так пишут слепые: “Милому Александру Сергеевичу Пушкину от автора”.
Прекрасный друг минувших светлых дней,
Надежный друг дней мрачных и тяжелых,
Вина всех дум, и грустных и веселых,
Моя жена и мать моих детей!
Вот песнь моя, которой звук унылый,
Бывало, в час бессонницы ночной,
Какою-то невидимою силой
Меня пленял и дух тревожил мой!
ИВАН КОЗЛОВ [Электронный ресурс]. – Режим доступа: https://www.liveinternet.ru/users/1150469/post359983565/
Получив “Чернеца”, Пушкин сразу написал брату Льву: “Подпись слепого поэта тронула меня несказанно. Повесть его прелесть… Видение, конец прекрасны. Послание, может быть, лучше поэмы – по крайней мере ужасное место, где поэт описывает свое затмение, останется вечным образцом мучительной поэзии. Хочется отвечать ему стихами, если успею, пошлю их с этим письмом”. И Пушкин ответил:
Певец, когда перед тобой
Во мгле сокрылся мир земной,
Мгновенно твой проснулся гений,
На все минувшее воззрел
И в хоре светлых привидений
Он песни дивные запел.
О милый брат, какие звуки!
В слезах восторга внемлю им…
«Чернец» выдвинул Козлова в ряды первостепенных поэтов той поры.
“Я восхищаюсь “Чернецом”, – писал Вяземский в 1825 году А.Тургеневу, – в нем красоты глубокие, и скажу тебе на ухо – более чувства, более размышления, чем в поэмах Пушкина”.
С этого времени литературная работа становится профессией Козлова. Книги его выходят одна за другой: «Невеста Абидосская» (1826), «Княгиня Наталья Борисовна Долгорукая» (1828), «Стихотворения» (1828), «Крымские сонеты» (1829), «Безумная» (1830), «Стихотворения» – 2 части (1833 и 2-е изд. 1834) и т. д.
Уже будучи признанным поэтом, он писал Пушкину: “Когда я собираюсь писать стихи, то читаю моего Байрона, Жуковского и Вас, и с грехом пополам воображение начинает работать, и я принимаюсь петь”.
Переводы зарубежных произведений, выполненные Козловым, начали пользоваться успехом. Он переводил с английского произведения Байрона, Мура, с французского – Шенье, Ламартина, с итальянского – Петрарки, с польского – Мицкевича. Стихотворение Томаса Мура «Вечерний звон», переведенное поэтом, стало русской народной песней и заслужило народную любовь. Прошло почти два столетия, но до сих пор поют и слушают “Вечерний звон” Козлова, положенный на музыку А.Т. Гречаниновым и С. Монюшко. Но не все, быть может, знают или забывают, что написал его погруженный во мрак вдохновенный певец…
И уж не я, а будет он
В раздумье петь вечерний звон!
Песню исполняли «поющие старики» Маэстро в фильме Леонида Быкова «В бой идут одни «старики»» (1973).
Чувствуется, что эти строки написал человек, познавший тяжкую долю, но и ощутивший великую очищающую силу, которую дает человеку трагический опыт жизни.
Лирические стихи Козлова отличаются предельной искренностью. Поэт стремился передать в них тончайшие переживания человека, его сомнения, тревоги, «скорбь души» и «тайны дум высоких», «сладкую тоску» и «светлые мечты».
Жизнь поэта была тяжела. Двадцать лет И.И. Козлов прожил обездвиженным и в кромешной темноте. «С той самой поры, в которую паралич лишил его ног и зрения, физические страдания не только не умолкали, но, беспрестанно усиливаясь, в последнее время нередко доходили до крайней степени; они, однако, почти не имели влияния на его душу, которая всегда их побеждала, а в промежутках спокойствия действовала с юношескою свежестью. Только дней за десять до смерти сильные страдания успокоились, но вместе с тем, казалось, заснула и душа», — писал В. А. Жуковский.
И жизнь, объемлющая тень,
Везде, во всем страшней, страшнее;
Как черен был вчерашний день!..
Проснулся — день еще чернее! (Элегия, 1837)
Однако внутренняя сила разгоняет любой мрак.
Несмотря на свой тяжелый недуг, Козлов поддерживал тесные отношения со многими писателями и поэтами. В его доме часто бывали Пушкин, Жуковский, Грибоедов, Гнедич и другие. Последние годы жизни поэта были трудны и мучительны. Он постепенно терял речь и слух, но, преодолевая боль и страдания, продолжал творить, диктуя свои стихотворения дочери.
В предчувствии кончины, поэт спешил продиктовать дочери Саше одно из последних своих стихотворений – «Стансы». В этом шедевре он, как бы отвечая тогдашним и будущим критикам и оставляя свое завещание, пожелал высказаться о себе и собственной поэзии, о своем месте в русской литературе первой трети XIXстолетия.
Скончался Иван Иванович 30 января 1840 года.
В 1840 году В.А. Жуковским было подготовлено первое посмертное “Собрание стихотворений Ивана Козлова”, в двух частях, третье по счету. По сравнению с изданием 1833 года новое издание пополнено 48 неизвестными или забытыми стихотворениями.
Иван Козлов не получил такой широкой известности, как его друг Василий Жуковский, однако произведения Козлова также относятся к русской классической литературе. Иван Козлов не был оценен по достоинству при жизни, однако оставил незабываемый след в литературе. Сегодня его чтут и помнят как талантливейшего поэта золотого века русской классической литературы. Поэзия Козлова – это песни светлого, чистого сердца, и в несчастье сохранившего спокойное мужество.
Источник
Судьба Ивана Ивановича Козлова, как это часто бывало с русскими поэтами, весьма трагична – но интересна тем, что импульс к творчеству этому классику дала именно трагедия – чем-то это напоминает историю Эдуарда Асадова. Пока жизнь складывалась хорошо, Козлов и не думал о стихосложении. А после того, как в результате тяжёлой болезни ослеп и был обездвижен – нашёл отдушину в творчестве. Иван Козлов стихи не только писал, но и много переводил: Роберт Бернс, Томас Мур, Байрон, Вальтер Скотт, Данте…
Несмотря на тяжёлую болезнь, Иван Козлов дожил до 60 лет, скончавшись 30 января (11 февраля по новому стилю) 1840 года. Около 19 лет было отведено ему судьбой для творчества – не такой уж малый срок; многие классики русской литературы прославились за много более короткий. Стихи Ивана Козлова не встретишь в школьном учебнике литературы, но они были высоко оценены великими современниками, непосредственно повлияли на многих выдающихся поэтов – к примеру, Михаила Лермонтова и Тараса Шевченко.
Жизнь Ивана Козлова до болезни
Иван Иванович появился на свет в Москве, 10 (22 по новому стилю) апреля 1779 года. Род Козловых был знатным и хорошо обеспеченным, ближайшие родственники будущего поэта немало отличились на государственной службе.
Начальное образование Иван Козлов получал дома, под присмотром матери, которая уделяла его воспитанию и развитию чрезвычайно пристальное внимание.
Своим жизненным путём Иван Козлов избрал поначалу военную карьеру – этого хотели и родители, которые уже в шесть лет, в 1784 году, зачислили сына в гвардейский Измайловский полк (в то время это являлось распространённой практикой, так как попасть в лучшие военные части было непросто – желающих находилось больше, чем мест).
Однако прослужил Козлов в полку всего три года – с 1795 по 1798, после чего вышел в отставку, и вместо военного чина прапорщика получил гражданский – губернского секретаря. Впрочем, работа его всё равно была связана с армией – Козлов трудился в канцелярии генерал-прокурора, в штабе московского главнокомандующего.
В 1809 году Иван Козлов женился; его избранницей стала дочь генерала Александра Давыдова, который, в свою очередь, приходился двоюродным братом знаменитому поэту Денису Давыдову. В этом браке родилось двое детей.
В Отечественной войне 1812 года Козлов не участвовал, уехав из Москвы перед вступлением в неё Наполеона, и уже никогда не вернувшись. Сначала семья жила в Рыбинске, а после войны переехала в столицу.
Болезнь и стихи Ивана Козлова
Козлов заболел в 1818 году – начался паралич, отнялись ноги. В следующем году начались проблемы со зрением. К 1821 году он полностью ослеп и оказался прикован к инвалидной коляске.
Иван Козлов стихи начал писать только после этого трагического события – видимо, чтобы найти хоть какой-то новый смысл в жизни. И неожиданно, в нём обнаружился огромный поэтический талант. Первые публикации относятся к 1821 году, а уже в 1824, когда в печать вышла поэма «Чернец», Иван Козлов приобрёл широкую поэтическую известность. Считается, что именно этим произведением вдохновлялся Лермонтов при работе над «Мцыри».
В тот же период Козлов начал активно заниматься переводами. Полное собрание его сочинений было издано через много лет после смерти поэта – в 1892 году.
Ивана Козлова посещали виднейшие литераторы того времени – Пушкин, Жуковский, Вяземский и другие. Несмотря на страшный недуг, Козлов старался вести светскую жизнь, с удовольствием общался с коллегами, не унывал.
© Poembook, 2013
Все права защищены.
Источник
На берегу пустынных волн
Стоял он, дум великих полн,
И вдаль глядел. Пред ним широко
Река неслася; бедный чёлн
По ней стремился одиноко.
По мшистым, топким берегам
Чернели избы здесь и там,
Приют убогого чухонца;
И лес, неведомый лучам
В тумане спрятанного солнца,
Кругом шумел.И думал он:
Отсель грозить мы будем шведу,
Здесь будет город заложен
На зло надменному соседу.
Природой здесь нам суждено
В Европу прорубить окно,
Ногою твердой стать при море.
Сюда по новым им волнам
Все флаги в гости будут к нам,
И запируем на просторе.
Прошло сто лет, и юный град,
Полнощных стран краса и диво,
Из тьмы лесов, из топи блат
Вознесся пышно, горделиво;
Где прежде финский рыболов,
Печальный пасынок природы,
Один у низких берегов
Бросал в неведомые воды
Свой ветхой невод, ныне там
По оживленным берегам
Громады стройные теснятся
Дворцов и башен; корабли
Толпой со всех концов земли
К богатым пристаням стремятся;
В гранит оделася Нева;
Мосты повисли над водами;
Темно-зелеными садами
Ее покрылись острова,
И перед младшею столицей
Померкла старая Москва,
Как перед новою царицей
Порфироносная вдова.
Люблю тебя, Петра творенье,
Люблю твой строгий, стройный вид,
Невы державное теченье,
Береговой ее гранит,
Твоих оград узор чугунный,
Твоих задумчивых ночей
Прозрачный сумрак, блеск безлунный,
Когда я в комнате моей
Пишу, читаю без лампады,
И ясны спящие громады
Пустынных улиц, и светла
Адмиралтейская игла,
И, не пуская тьму ночную
На золотые небеса,
Одна заря сменить другую
Спешит, дав ночи полчаса.
Люблю зимы твоей жестокой
Недвижный воздух и мороз,
Бег санок вдоль Невы широкой,
Девичьи лица ярче роз,
И блеск, и шум, и говор балов,
А в час пирушки холостой
Шипенье пенистых бокалов
И пунша пламень голубой.
Люблю воинственную живость
Потешных Марсовых полей,
Пехотных ратей и коней
Однообразную красивость,
В их стройно зыблемом строю
Лоскутья сих знамен победных,
Сиянье шапок этих медных,
На сквозь простреленных в бою.
Люблю, военная столица,
Твоей твердыни дым и гром,
Когда полнощная царица
Дарует сына в царской дом,
Или победу над врагом
Россия снова торжествует,
Или, взломав свой синий лед,
Нева к морям его несет
И, чуя вешни дни, ликует.
Красуйся, град Петров, и стой
Неколебимо как Россия,
Да умирится же с тобой
И побежденная стихия;
Вражду и плен старинный свой
Пусть волны финские забудут
И тщетной злобою не будут
Тревожить вечный сон Петра!
Была ужасная пора,
Об ней свежо воспоминанье…
Об ней, друзья мои, для вас
Начну свое повествованье.
Печален будет мой рассказ.
Над омраченным Петроградом
Дышал ноябрь осенним хладом.
Плеская шумною волной
В края своей ограды стройной,
Нева металась, как больной
В своей постеле беспокойной.
Уж было поздно и темно;
Сердито бился дождь в окно,
И ветер дул, печально воя.
В то время из гостей домой
Пришел Евгений молодой…
Мы будем нашего героя
Звать этим именем. Оно
Звучит приятно; с ним давно
Мое перо к тому же дружно.
Прозванья нам его не нужно,
Хотя в минувши времена
Оно, быть может, и блистало
И под пером Карамзина
В родных преданьях прозвучало;
Но ныне светом и молвой
Оно забыто. Наш герой
Живет в Коломне; где-то служит,
Дичится знатных и не тужит
Ни о почиющей родне,
Ни о забытой старине.
Итак, домой пришед, Евгений
Стряхнул шинель, разделся, лег.
Но долго он заснуть не мог
В волненье разных размышлений.
О чем же думал он? о том,
Что был он беден, что трудом
Он должен был себе доставить
И независимость и честь;
Что мог бы бог ему прибавить
Ума и денег. Что ведь есть
Такие праздные счастливцы,
Ума недальнего, ленивцы,
Которым жизнь куда легка!
Что служит он всего два года;
Он также думал, что погода
Не унималась; что река
Всё прибывала; что едва ли
С Невы мостов уже не сняли
И что с Парашей будет он
Дни на два, на три разлучен.
Евгений тут вздохнул сердечно
И размечтался, как поэт:
«Жениться? Мне? зачем же нет?
Оно и тяжело, конечно;
Но что ж, я молод и здоров,
Трудиться день и ночь готов;
Уж кое-как себе устрою
Приют смиренный и простой
И в нем Парашу успокою.
Пройдет, быть может, год-другой —
Местечко получу, Параше
Препоручу семейство наше
И воспитание ребят…
И станем жить, и так до гроба
Рука с рукой дойдем мы оба,
И внуки нас похоронят…»
Так он мечтал. И грустно было
Ему в ту ночь, и он желал,
Чтоб ветер выл не так уныло
И чтобы дождь в окно стучал
Не так сердито…
Сонны очи
Он наконец закрыл. И вот
Редеет мгла ненастной ночи
И бледный день уж настает…
Ужасный день!
Нева всю ночь
Рвалася к морю против бури,
Не одолев их буйной дури…
И спорить стало ей невмочь…
Поутру над ее брегами
Теснился кучами народ,
Любуясь брызгами, горами
И пеной разъяренных вод.
Но силой ветров от залива
Перегражденная Нева
Обратно шла, гневна, бурлива,
И затопляла острова,
Погода пуще свирепела,
Нева вздувалась и ревела,
Котлом клокоча и клубясь,
И вдруг, как зверь остервенясь,
На город кинулась. Пред нею
Всё побежало, всё вокруг
Вдруг опустело — воды вдруг
Втекли в подземные подвалы,
К решеткам хлынули каналы,
И всплыл Петрополь как тритон,
По пояс в воду погружен.
Осада! приступ! злые волны,
Как воры, лезут в окна. Челны
С разбега стекла бьют кормой.
Лотки под мокрой пеленой,
Обломки хижин, бревны, кровли,
Товар запасливой торговли,
Пожитки бледной нищеты,
Грозой снесенные мосты,
Гроба с размытого кладбища
Плывут по улицам!
Народ
Зрит божий гнев и казни ждет.
Увы! всё гибнет: кров и пища!
Где будет взять?
В тот грозный год
Покойный царь еще Россией
Со славой правил. На балкон,
Печален, смутен, вышел он
И молвил: «С божией стихией
Царям не совладеть». Он сел
И в думе скорбными очами
На злое бедствие глядел.
Стояли стогны озерами,
И в них широкими реками
Вливались улицы. Дворец
Казался островом печальным.
Царь молвил — из конца в конец,
По ближним улицам и дальным
В опасный путь средь бурных вод
Его пустились генералы
Спасать и страхом обуялый
И дома тонущий народ.
Тогда, на площади Петровой,
Где дом в углу вознесся новый,
Где над возвышенным крыльцом
С подъятой лапой, как живые,
Стоят два льва сторожевые,
На звере мраморном верхом,
Без шляпы, руки сжав крестом,
Сидел недвижный, страшно бледный
Евгений. Он страшился, бедный,
Не за себя. Он не слыхал,
Как подымался жадный вал,
Ему подошвы подмывая,
Как дождь ему в лицо хлестал,
Как ветер, буйно завывая,
С него и шляпу вдруг сорвал.
Его отчаянные взоры
На край один наведены
Недвижно были. Словно горы,
Из возмущенной глубины
Вставали волны там и злились,
Там буря выла, там носились
Обломки… Боже, боже! там —
Увы! близехонько к волнам,
Почти у самого залива —
Забор некрашеный, да ива
И ветхий домик: там оне,
Вдова и дочь, его Параша,
Его мечта… Или во сне
Он это видит? иль вся наша
И жизнь ничто, как сон пустой,
Насмешка неба над землей?
И он, как будто околдован,
Как будто к мрамору прикован,
Сойти не может! Вкруг него
Вода и больше ничего!
И, обращен к нему спиною,
В неколебимой вышине,
Над возмущенною Невою
Стоит с простертою рукою
Кумир на бронзовом коне.
Но вот, насытясь разрушеньем
И наглым буйством утомясь,
Нева обратно повлеклась,
Своим любуясь возмущеньем
И покидая с небреженьем
Свою добычу. Так злодей,
С свирепой шайкою своей
В село ворвавшись, ломит, режет,
Крушит и грабит; вопли, скрежет,
Насилье, брань, тревога, вой!..
И, грабежом отягощенны,
Боясь погони, утомленны,
Спешат разбойники домой,
Добычу на пути роняя.
Вода сбыла, и мостовая
Открылась, и Евгений мой
Спешит, душою замирая,
В надежде, страхе и тоске
К едва смирившейся реке.
Но, торжеством победы полны,
Еще кипели злобно волны,
Как бы под ними тлел огонь,
Еще их пена покрывала,
И тяжело Нева дышала,
Как с битвы прибежавший конь.
Евгений смотрит: видит лодку;
Он к ней бежит как на находку;
Он перевозчика зовет —
И перевозчик беззаботный
Его за гривенник охотно
Чрез волны страшные везет.
И долго с бурными волнами
Боролся опытный гребец,
И скрыться вглубь меж их рядами
Всечасно с дерзкими пловцами
Готов был челн — и наконец
Достиг он берега.
Несчастный
Знакомой улицей бежит
В места знакомые. Глядит,
Узнать не может. Вид ужасный!
Всё перед ним завалено;
Что сброшено, что снесено;
Скривились домики, другие
Совсем обрушились, иные
Волнами сдвинуты; кругом,
Как будто в поле боевом,
Тела валяются. Евгений
Стремглав, не помня ничего,
Изнемогая от мучений,
Бежит туда, где ждет его
Судьба с неведомым известьем,
Как с запечатанным письмом.
И вот бежит уж он предместьем,
И вот залив, и близок дом…
Что ж это?..
Он остановился.
Пошел назад и воротился.
Глядит… идет… еще глядит.
Вот место, где их дом стоит;
Вот ива. Были здесь вороты —
Снесло их, видно. Где же дом?
И, полон сумрачной заботы,
Все ходит, ходит он кругом,
Толкует громко сам с собою —
И вдруг, ударя в лоб рукою,
Захохотал.
Ночная мгла
На город трепетный сошла;
Но долго жители не спали
И меж собою толковали
О дне минувшем.
Утра луч
Из-за усталых, бледных туч
Блеснул над тихою столицей
И не нашел уже следов
Беды вчерашней; багряницей
Уже прикрыто было зло.
В порядок прежний всё вошло.
Уже по улицам свободным
С своим бесчувствием холодным
Ходил народ. Чиновный люд,
Покинув свой ночной приют,
На службу шел. Торгаш отважный,
Не унывая, открывал
Невой ограбленный подвал,
Сбираясь свой убыток важный
На ближнем выместить. С дворов
Свозили лодки.
Граф Хвостов,
Поэт, любимый небесами,
Уж пел бессмертными стихами
Несчастье невских берегов.
Но бедный, бедный мой Евгений …
Увы! его смятенный ум
Против ужасных потрясений
Не устоял. Мятежный шум
Невы и ветров раздавался
В его ушах. Ужасных дум
Безмолвно полон, он скитался.
Его терзал какой-то сон.
Прошла неделя, месяц — он
К себе домой не возвращался.
Его пустынный уголок
Отдал внаймы, как вышел срок,
Хозяин бедному поэту.
Евгений за своим добром
Не приходил. Он скоро свету
Стал чужд. Весь день бродил пешком,
А спал на пристани; питался
В окошко поданным куском.
Одежда ветхая на нем
Рвалась и тлела. Злые дети
Бросали камни вслед ему.
Нередко кучерские плети
Его стегали, потому
Что он не разбирал дороги
Уж никогда; казалось — он
Не примечал. Он оглушен
Был шумом внутренней тревоги.
И так он свой несчастный век
Влачил, ни зверь ни человек,
Ни то ни сё, ни житель света,
Ни призрак мертвый…
Раз он спал
У невской пристани. Дни лета
Клонились к осени. Дышал
Ненастный ветер. Мрачный вал
Плескал на пристань, ропща пени
И бьясь об гладкие ступени,
Как челобитчик у дверей
Ему не внемлющих судей.
Бедняк проснулся. Мрачно было:
Дождь капал, ветер выл уныло,
И с ним вдали, во тьме ночной
Перекликался часовой…
Вскочил Евгений; вспомнил живо
Он прошлый ужас; торопливо
Он встал; пошел бродить, и вдруг
Остановился — и вокруг
Тихонько стал водить очами
С боязнью дикой на лице.
Он очутился под столбами
Большого дома. На крыльце
С подъятой лапой, как живые,
Стояли львы сторожевые,
И прямо в темной вышине
Над огражденною скалою
Кумир с простертою рукою
Сидел на бронзовом коне.
Евгений вздрогнул. Прояснились
В нем страшно мысли. Он узнал
И место, где потоп играл,
Где волны хищные толпились,
Бунтуя злобно вкруг него,
И львов, и площадь, и того,
Кто неподвижно возвышался
Во мраке медною главой,
Того, чьей волей роковой
Под морем город основался…
Ужасен он в окрестной мгле!
Какая дума на челе!
Какая сила в нем сокрыта!
А в сем коне какой огонь!
Куда ты скачешь, гордый конь,
И где опустишь ты копыта?
О мощный властелин судьбы!
Не так ли ты над самой бездной
На высоте, уздой железной
Россию поднял на дыбы?
Кругом подножия кумира
Безумец бедный обошел
И взоры дикие навел
На лик державца полумира.
Стеснилась грудь его. Чело
К решетке хладной прилегло,
Глаза подернулись туманом,
По сердцу пламень пробежал,
Вскипела кровь. Он мрачен стал
Пред горделивым истуканом
И, зубы стиснув, пальцы сжав,
Как обуянный силой черной,
«Добро, строитель чудотворный! —
Шепнул он, злобно задрожав, —
Ужо тебе!..» И вдруг стремглав
Бежать пустился. Показалось
Ему, что грозного царя,
Мгновенно гневом возгоря,
Лицо тихонько обращалось…
И он по площади пустой
Бежит и слышит за собой —
Как будто грома грохотанье —
Тяжело-звонкое скаканье
По потрясенной мостовой.
И, озарен луною бледной,
Простерши руку в вышине,
За ним несется Всадник Медный
На звонко-скачущем коне;
И во всю ночь безумец бедный,
Куда стопы ни обращал,
За ним повсюду Всадник Медный
С тяжелым топотом скакал.
И с той поры, когда случалось
Идти той площадью ему,
В его лице изображалось
Смятенье. К сердцу своему
Он прижимал поспешно руку,
Как бы его смиряя муку,
Картуз изношенный сымал,
Смущенных глаз не подымал
И шел сторонкой.
Остров малый
На взморье виден. Иногда
Причалит с неводом туда
Рыбак на ловле запоздалый
И бедный ужин свой варит,
Или чиновник посетит,
Гуляя в лодке в воскресенье,
Пустынный остров. Не взросло
Там ни былинки. Наводненье
Туда, играя, занесло
Домишко ветхой. Над водою
Остался он как черный куст.
Его прошедшею весною
Свезли на барке. Был он пуст
И весь разрушен. У порога
Нашли безумца моего,
И тут же хладный труп его
Похоронили ради бога.
Александр Пушкин
Александр Пушкин начал писать свои первые произведения уже в семь лет. В годы учебы в Лицее он прославился, когда прочитал свое стихотворение Гавриилу Державину. Пушкин первым из русских писателей начал зарабатывать литературным трудом. Он создавал не только лирические стихи, но и сказки, историческую прозу и произведения в поддержку революционеров — за вольнодумство поэта даже отправляли в ссылки.
Источник