Гроб мне снится вот те на

Не славы и не короны,

Не тяжкой короны земной

Пошли мне, господь, второго,

Чтоб вытянул песню со мной.

Прошу не любви ворованной,

Не милости на денек.

Пошли мне, господь, второго,

Чтоб не был так одинок.

Чтоб было с кем пасоваться,

Аукаться через степь,

Для сердца — не для оваций

На два голоса спеть.

Чтоб кто-нибудь меня понял,

Не часто, но хоть разок,

И с раненых губ моих поднял

Царапнутый пулей рожок.

И пусть мой напарник певчий,

Забыв, что мы — сила вдвоем,

Меня, побледнев от соперничества,

Прирежет за общим столом.

Прости ему! он до гроба

Одиночеством окружен.

Пошли ему, бог, второго,

Такого как я и он.

ОДНА НАУЧНАЯ ЗАГАДКА ИЛИ ПОЧЕМУ АБОРИГЕНЫ СЬЕЛИ КУКА

Не хватайтесь за чужие талии,

Вырвавшись из рук своих подруг.

Вспомните, как к берегам Австралии,

Подплывал покойный ныне Кук.

Как в кружок, усевшись под азалией,

Поедом с восхода до зари,

Ели в этой солнечной Австралии

Друг дружку злые дикари.

Но почему аборигены съели Кука?

За что? Неясно, молчит наука.

Мне представляется совсем простая штука

Хотели кушать и съели Кука.

Есть вариант, что ихний вождь большая бука,

Кричал, что очень вкусный кок на судне Кука.

Ошибка вышла, вот о чем молчит наука,

Хотели кока, а съели Кука.

И вовсе не было подвоха или трюка.

Вошли без стука, почти без звука,

Пустили в действие дубинку из бамбука,

Тюк прямо в темя и нету Кука.

Но есть, однако же, еще предположенье,

Что Кука съели из большого уваженья.

Что всех науськивал колдун, хитрец и злюка.

Ату, ребята, хватайте Кука.

Кто уплетет его без соли и без лука,

Тот сильным, смелым, добрым будет, вроде Кука.

Кому-то под руку попался каменюка,

Метнул, гадюка, и нету Кука.

А дикари теперь заламывают руки,

Ломают копья, ломают луки,

Сожгли и бросили дубинки из бамбука.

Переживают, что съели Кука.

ПЕСНЬ О ВЕЩЕЙ КАССАНДРЕ

Долго Троя в положении осадном

Оставалась неприступною твердыней,

Но троянцы не поверили Кассандре…

Троя, может быть, стояла б и поныне.

Без умолку безумная девица

Кричала: — Ясно вижу Трою, павшей в прах!

Но ясновидцев, впрочем, как и очевидцев,

Во все века сжигали люди на кострах!

И в ночь, когда из чрева лошади на Трою

Спустилась смерть, как и положено, крылато,

Над избиваемой безумною толпою

Вдруг кто-то крикнул: — Это ведьма виновата!

И в эту ночь, и в эту кровь, и в эту смуту

Когда сбылись все предсказания на славу,

Толпа нашла бы подходящую минуту,

Чтоб учинить свою привычную расправу…

А вот конец, хоть не трагичный, но досадный:

Какой-то грек нашел кассандрину обитель,

И начал пользоваться ей, не как Кассандрой,

А как простой и ненасытный победитель…

Без умолку безумная девица

Кричала: — ясно вижу трою, павшей в прах!

Но ясновидцев, впрочем, как и очевидцев,

Во все века сжигали люди на кострах!

В куски разлетелася корона,

Нет державы, нету трона,

Жизнь России и законы

Все к чертям!

И мы — словно загнанные в норы,

Словно пойманные воры,

Только кровь одна с позором

Пополам.

И нам ни черта не разобраться,

С кем порвать и с кем остаться,

Кто за нас, кого бояться,

Где пути, куда податься

Не понять!

Где дух? Где стыд? Где честь?

Где свои, а где чужие?

Как до этого дожили?

Неужели на Россию нам плевать?

Позор всем, кому покой дороже,

Всем, кого сомненье гложет:

Может он или не может

Убивать?

Сигнал — и по-волчьи, и по-бычьи

И, как коршун, — на добычу,

Только воронов покличем

Пировать.

Эй, вы, где былая ваша твердость,

Где былая ваша гордость?

Отдыхать сегодня — подлость!

Пистолет сжимает твердая рука.

Конец, всему — конец!

Все разбилось, поломалось,

Нам осталось только малость

Только выстрелить в висок иль во врага.

Сон мне снится: вот те на,

Гроб среди квартиры.

На мои похорона

Съехались вампиры.

Стали речи говорить,

Все про долголетие,

Кровь сосать решили погодить —

Вкусное на третье.

В гроб вогнали кое-как,

А самый сильный вурдалак

Все втискивал и всовывал,

И плотно утрамбовывал,

Сопел с натуги, сплевывал

И желтый клык высовывал.

Очень бойкий упырек

Стукнул по колену,

Подогнал и под шумок

Надкусил мне вену.

А умудренный кровосос

Встал у изголовья

И очень вдохновенно произнес

Речь про полнокровье.

И почетный караул

Для приличия всплакнул,

Но я чую взглядов серию

На сонную мою артерию.

Да вы погодите, слышите, братцы, спрячьте крюк,

Ну куда ж, чертовы,

Я же слышу, что вокруг,

Значит я не мертвый.

Яду капнули в вино, ну а мы набросились,

Опоить меня хотели, но опростоволосились.

Тот, кто в зелье губы клал,

И в самом деле дуба дал,

Ну, а на меня, как рвотное,

То зелье приворотное,

Потому что здоровье у меня добротное.

Так почему же я лежу,

Их не напугаю,

Почему я не заржу,

Дурака валяю.

Я ж их мог прогнать давно выходкою смелою,

Мне бы взять, пошевелиться, но глупостей не делаю.

Безопасный, как червяк,

Я лежу, а вурдалак

Все со стаканом носится,

Сейчас наверняка набросится.

Еще один на шею косится,

Ну, гад, он у меня допросится.

Кровожадно вопия,

Высунули жалы,

И кровиночка моя

Полилась в бокалы.

Да вы погодите, сам налью,

Знаю, вижу, вкусное.

Нате, пейте кровь мою,

Кровососы гнусные.

А сам я мышцы не напряг

И не попытался сжать кулак,

Потому что, кто не напрягается —

Тот никогда не просыпается,

Тот много меньше подвергается,

И много больше сохраняется.

Вот мурашки по спине

Смертные крадутся,

А всего делов-то мне

Было, что проснуться.

Что сказать, чего боюсь?

А сновиденья тянутся,

До того, что я проснусь,

А они останутся.

Мне такая мысль страшна,

Что вот сейчас очнусь от сна,

И станут в руку сном моим милые знакомые,

Такие живые, зримые, весомые,

Мои любимые знакомые.

А вдруг они уже стоят,

И жало наготове,

И что выпить норовят

По рюмашке крови.

Лучше я еще посплю,

Способ не единственный,

Но я во сне перетерплю,

Я во сне воинственный.