Ее глаза были красны не то от бессонницы не то от слез

Çàõëîïíóòûì ìûøîíêîì ñåðäöå áèëîñü…

Çàõëîïíóòûì ìûøîíêîì ñåðäöå áèëîñü.
Íå ñìåé æàëåòü ìåíÿ, íå ñìåé ëàñêàòü.
Ëóíà íåëîâêî è íåñìåëî òîðîïèëàñü
Ëèöî ñâîå óêðûòü çà îáëàêà.

Ëþáèòü íå íàäî. Ìíå ëþáèòü íå íàäî.
È íå òåáå ìîþ ðàññåÿòü áîëü.
È íî÷ü, è ýòîò ñàä ñîâñåì íå ðàäû,
×òî âèäÿò íàñ ñ òîáîé.

Îò çåðêàë è ñòåêîë çàé÷èêè…

Îò çåðêàë è ñòåêîë çàé÷èêè
Ñíîâà ïëÿøóò íà îáîÿõ.
Ñíîâà òåïëûé ëó÷ âåñåííèé
Ïðèìèðèò ìåíÿ ñ òîáîþ.

ß ëþáëþ ìîé ïóòü ñóðîâûé,
Îäèíî÷åñòâî è âîëþ, –
Íî âåñåííèì ÿñíûì âå÷åðîì
ß ïðèéòè òåáå ïîçâîëþ.

Ñâèùåò è äðàçíèò âåòåð…

Ñâèùåò è äðàçíèò âåòåð,
 ñòåêëà ëóïèò äîæäü,
×òî òâîðèòñÿ íà ñâåòå –
Íå ïîéì¸øü.
È ñòîíó è âîþ ðàäî,
Êóâûðêîì, ñêà÷êîì, íåïîïàäîì
Ðàñïëÿñàëîñü áåëîå áåçóìèå –
Áåäíàÿ ìîÿ ãîëîâà! –
Ìûñëè òî ïàäàþò ãðàäîì,
Òî ãóñüêîì èäóò, òî ðÿäîì,
È íåëåïî, êàê â ïàñõå èçþìèíû,
Òîð÷àò íà áóìàãå ñëîâà.
Íå ñòèõè, à ÷¸ðò çíàåò ÷òî!
Äà è ïîýçèÿ íóæíà ëü åù¸?
Íó è ïóñòü êîë¸ñà-òóðóñû.
Íî çà÷åì èç ðàìêè òàê ïîíèìàþùå
Ãëàçà ñïîêîéíî ãðóñòíû?
Íà ìåíÿ è çà ìíîé ãëÿäÿò çà÷åì,
Ñòðîãî-âíèìàòåëüíî,
Êàê âíåçàïíûå çâ¸çäû íà ñèíåì ïëàùå
Áîãîìàòåðè?

Çîëîòî êàæåòñÿ áåëûì
Íà òåìíîì çàãàðå ðóê.
ß íå çíàþ, ÷òî ñ Âàìè ñäåëàþ,
Íî ñàìà – íàâåðíî, ñãîðþ.

ß óæå ïåðåïóòàëà ìûñëè
Ñ äóøíûì, ãîðÿ÷èì ïåñêîì,
Îò ÿáëîê íåñïåëûõ è êèñëûõ
Íà çóáàõ è ñëîâàõ îñêîìèíà.

Áåñïîêîéíî ìîðñêîå ëåòî.
ß îäíà. ß ñàìà òàê õîòåëà.
Îáåäíåëûå ãðóñòíû áðàñëåòû
Íà êîðè÷íåâîì çîëîòå òåëà.

Ìîðå â îòñâåòàõ ëèëîâûõ
Óñòàëî äûøàòü.
Ãóáû, äàâíî íå öåëîâàííûå,
Æäóò è äðîæàò.

Âåòåð ñëåãêà ñâåæååò,
Òðåâîæåí ïîêîé…
Êòî â âûãèáå òåïëîé øåè
Ïðèþòèòñÿ ùåêîé?

Ïàõíåò ìîðåì è çíîåì,
Íîãè ñòðîéíû è áîäðû.
Ðåæåò ãëàç áåëèçíîé
Ïîëîòåíöå íà á¸äðàõ.

Ïî¸ò è íà ìîðå ãëÿäèò,
Ñìåÿñü, îêëèêàåò âîëíó.
Ê çàãîðåëîé ýòîé ãðóäè
Ïî÷åìó ìíå íåëüçÿ ïðèëüíóòü?

Ìîðå – áèòâà, ìà÷òà – çíàìÿ.
Âîé, ðåâè, ðû÷è, íîðä-îñò. –
Íå çàäóòü òåáå íàä íàìè
 ÷¸ðíîì íåáå áåëûõ çâ¸çä.

Ìîðå ñóäíî íàøå ãëîæåò,
Êàê ñîáàêà ãëîæåò êîñòü.
Ìîðå íàì ãîòîâèò ëîæå,
Êîëûáåëüíóþ – íîðä-îñò.

Ñìîòðèò ñâåðõó áîã ìàòðîñî⠖
×åðåç áóðþ è íîðä-îñò
 ìîðå íàì îí ïåðåáðîñèò
Ïóòü íà íåáî – çâ¸çäíûé ìîñò!

Ìíå çâ¸çäû íà íåáå – ãëàçà òâîè…

Ìíå çâ¸çäû íà íåáå – ãëàçà òâîè.
Íà ïàëóáå âåòðåíî, õîëîäíî.
Ýòèì âåòðîì æèçíü ìîÿ íàäâîå
Ðàñêîëîòà.

Êà÷àåòñÿ ìà÷òà ñîëîìèíêîé,
Ïëîòíî çàïåðòû äâåðè ãóá.
 ýòîò ÷àñ â òâî¸ì áåëîì äîìèêå
Ïîäóìàé îáî ìíå íà áåðåãó.

Áåëûé ãèïñ íà ÷¸ðíîì äåðåâå,
Ìåðòâû ãëàçíûå âïàäèíû,
Óçëîì ãàëñòóêà ñåðîãî
Çàâåðíóëîñü ðàñïÿòèå.

Íå ìîãó ÿ ìîëèòüñÿ Áîãó:
Ãîâîðþ ÷åëîâå÷üå èìÿ.
Ïîäóìàé îáî ìíå íåìíîãî.
Ïîçîâè ìåíÿ.

ÑÂÅ×È Ê ÎÁÐÀÇÀÌ

ß ëþáëþ â âå÷åðíåì õðàìå
Ñòàâèòü ñâå÷è ê îáðàçàì
È ê Òåáå â øèðîêîé ðàìå
Ïîäíèìàòü ìîè ãëàçà.

Ïîçàáûòü ëþäñêèå ëèöà,
È äûøàòü ëåãêî, ëåãêî,
È áåç ñëîâ äóøîé ìîëèòüñÿ
 òèøèíå Òâîèõ èêîí.

Ëü¸òñÿ â ñóìåðå÷íîì ñâåòå
Ãîëóáàÿ áëàãîäàòü.
Òû äóøå ìîåé îòâåòèøü,
Íå ñêàçàâ íè “íåò”, íè “äà”.

Ðîáêî îïóñòèâ ðåñíèöû,
ß óéäó â ìåðöàíüÿ ñâå÷.
È âñþ íî÷ü ìíå áóäåò ñíèòüñÿ
Ãëàç Òâîèõ íåìàÿ ðå÷ü.

ÌÎËÈÒÂÀ

Çà çàïàõ ïîëåé óíàâîæåííûõ,
Çà ýòó ïðîçðà÷íîñòü íåáåñ,
Çà ìèð â ìî¸ì ñåðäöå òðåâîæíîì –
Ãîñïîäè, Ñëàâà Òåáå.

×òî çàâòðà íåñåò ìíå ñ ñîáîþ —
Ðàñöâåòó ëè çàíîâî ÿ.
Èëè ñåðäöå èñïîëíèòñÿ áîëüþ –
Òâîÿ äà áóäåò âîëÿ,
Äà áóäåò âîëÿ Òâîÿ!

Ïîä ãîðàìè è íàä óêëîíàìè,
Âðåçàÿñü â çåë¸íóþ ãðóäü,
Âåðåíèöåé ïîëçóò ýøåëîíû,
Ïîòðÿñàÿ æåëåçíûé ïóòü. –

È ãðóñòÿò óäèâë¸ííûå ñòåïè,
Íå ïîíÿâ: çà÷åì è êóäà?
Çà÷åì ãóäêàìè íåëåïûìè
Ðàñòðåâîæèëè òèøü ïîåçäà,

Çà÷åì ïóòÿìè âîçäóøíûìè
Íîâûå ïåñíè ñîëäàò
Äðóæíûì ðîåì âñëåä çà òåïëóøêàìè,
Êàê ÷àéêè çà ñóäíîì, ëåòÿò?

Ïåñåí ñëûõàëè ñòåïè íåìàëî,
Íî åù¸ íå ñëûõàëè òàêîé:
– Ñ Èíòåðíàöèîíàëîì
Âîñïðÿíåò ðîä ëþäñêîé…

Âèäíî, âðåìÿ òàêîå ïðèñïåëî
È äëÿ Òåáÿ, ìîÿ ðîäèíà,
×òî ÷åðíîçåìíîå òåëî
Âñêîëûõíóëè ìå÷òû î ñâîáîäå.

…Ðåëüñû äðîãíóëè: Êòî? Îòêóäà?
Ñòîíóò ñòåïè: çà÷åì è êóäà?
Ïîä îòêîñàìè òðóïîâ ãðóäû
È ðàçáèòûå ïîåçäà…

È îïÿòü â çåë¸íîå ëîíî,
 íåâåäîìûé ñòðàøíûé ïóòü,
Âñ¸ ïîëçóò è ïîëçóò ýøåëîíû,
Êàê æåëåçíûå çìåè ïîëçóò.

Îò ýëåêòðè÷åñòâà êàìåíü áÅëèò.
Áëåñêîì êðèâûì ñìåþòñÿ ïàíåëè,
Ãäå-òî â çàêîóëêàõ íî÷è
Ïðÿ÷åò ãðèìàñû ñâîè îäèíî÷åñòâî.

 ãëóáü òðîòóàðîâ óõîäèò ôèãóðà,
Óñòàëóþ òåíü âîëî÷à çà ñîáîé.
Ìîæåò áûòü, áðîñèò ñëó÷àéíî îêóðîê
Åé ãîðîäñêàÿ, ñêóïàÿ ëþáîâü.

 ÷¸ðíîì, êðèâîì ïåðåóëêå
Âèçæèò è çîâ¸ò ôîêñ-òðîò.
Ïðîõîäèò øóìíî è ãóëêî
Âåñ¸ëûé, íî÷íîé íàðîä.

Íå ïëà÷ü. Ñëåçàì íå ïîâåðÿò!
Ïåé è ïëÿøè ôîêñ-òðîò.
È øëåïàþò ïüÿíûå äâåðè
Êàôå, êàê íåðÿøëèâûé ðîò.

Áåæàëè óëèöû çèãçàãàìè êóäà-òî,
Ìåòàëñÿ èñïóãàííûé òðàìâàé,
À íàä äîìàìè, â îáëàêàõ ëîõìàòûõ,
Êðèâëÿëàñü ðûæàÿ áîëüøàÿ ãîëîâà.

Áåãè â òîëïå, çîâè – è ðàçîðâèñü îò êðèêà –
Ê òåáå íå ñêÎñÿò ìîçàè÷íûõ ãëàç
Ñîáîðû – ò¸ìíûå, çàêÎï÷åííûå ëèêè, –
Íå âçäðîãíåò â ïàíöèðå àñôàëüòîâîì çåìëÿ,

È òðóáû âîäîñòî÷íûå îò êðûøè
Íå ñêëîíÿòñÿ ñ ó÷àñòèåì ê òåáå,
È äàæå áðàò òâîé íå óñëûøèò,
Ñ ðàáîòû òîðîïÿñü íà ñâîé îáåä.

Êðóæåâî íà ïëàòüèöå,
Þáêà êîðîòêà.
Õóäåíüêàÿ ïðÿ÷åòñÿ
 ðóêàâå ðóêà.

Áåñïîêîéíà óëèöà,
Ïîòîëêîì òóìàí.
Íàâåðõó ñóòóëÿòñÿ
׸ðíûå äîìà.

Æäàòü çäåñü êàæäûì âå÷åðîì,
Çàâòðà è âñåãäà.
×òî äîæäàòüñÿ íå÷åãî
Çíàòü – è âñ¸ æå æäàòü.

Ãðóñòíî õîäÿò ëîøàäè.
Ƹëòû ôîíàðè.
Áüþò ÷àñû íà ïëîùàäè:
Ðàç – äâà – òðè.

×ÀÑÛ ÂÎÊÇÀËÜÍÛÅ

Ãëÿäÿò íà ìèð äâåíàäöàòüþ ãëàçàìè,
Óñòàëè âðåìÿ ñòðåëêîé îòìå÷àòü
Íà áåñêîíå÷íîì, òÿãîñòíîì ýêçàìåíå.
À ðÿäîì â ôîíàðå ãîðèò ñâå÷à,

Âàãîíû ìèìî êàòÿòñÿ âîð÷ëèâî,
Ïîþò ðîæêè âñ¸ òå æå äâå-òðè íîòû,
È ëþäè íåóñòàííî, ñóåòëèâî
Íåñóò ñâîè ïàêåòû è çàáîòû.

×àñû ìîë÷àò. Îíè íå ìîãóò ïëàêàòü
Îò îäèíî÷åñòâà. Íî æäóò îíè.
Ñïîêîéíî-áëåäíûì ëèêîì öèôåðáëàòà
Âñòðå÷àþò äàëüíèõ ïîåçäîâ îãíè.

 ñåðîì, êàìåííîì âîêçàëå
Ãðÿçíûé ñòîë áûë ïèâîì çàëèò.
Âçãëÿä ëè òâîé, òâîÿ ñëåçà ëè
Î ïå÷àëè ìíå ñêàçàëè?

ß îäíà â ïóñòîì âàãîíå,
Òû – çà ðàìîþ îêîííîé,
È â ïîñëåäíþþ ìèíóòó
Ñëîâ íå íàäî ïî÷åìó-òî.

Êóäà ìíå äåâàòü ãëàçà
Îò Âàøèõ âíèìàòåëüíî-ñòðîãèõ?
Êàêèìè ñëîâàìè ñêàçàòü
Î ðàäîñòíîé íîâîé òðåâîãå?

ß ïðèâûêëà ïðÿìî ñìîòðåòü,
Áûòü ñâîáîäíî-ñîáîé âñåãäà,
Íî â íåÿñíîì è ñìóòíîì òðåïåòå
Âàì ÿ ãëàç íå ìîãó îòäàòü.

Îò÷åãî ÿ Âàì ïèñüìà ïèøó,
Õîòü è çíàþ, ÷òî èõ íå îòïðàâëþ,
È íà Âàøè ðåäêèå øóòêè
Ìîé ñìåõ ñëåçàìè îòðàâëåí?

Îò÷åãî â íåïîíÿòíîì ñìÿòåíüè,
 ïóñòîòå âå÷åðîâ îäèíîêèõ,
ß ñëåæó çà áîëüøîþ òåíüþ
Íà ýêðàíå Âàøèõ îêîí?

Òåíüþ ñåðîé, òåíüþ òèõîé…

Òåíüþ ñåðîé, òåíüþ òèõîé
 êðåñëå Âàøåì ïîñèæó,
È ÷àñàìè áóäåò òèêàòü
Îïóñòåëûõ êîìíàò æóòü.

Ìíå â ñòåêëî áàëêîííîé äâåðè
Êëþâîì çÿáëèê ïîñòó÷èò,
È çàãëÿíóò íåóâåðåííûå
È íåíóæíûå ëó÷è.

Ñòåíû, ñèðîòëèâî-ñòðîãî,
Áóäóò ìíå ìîë÷àòü î Âàñ,
È â ïîíèêøåì ñåðäöå äðîãíóò
Çàïîçäàëûå ñëîâà.

Âû óåäåòå è ñðàçó ñòàíåò ïóñòî;
Ñåðäöå áåäíîå çàëåäåíååò.
Ïóñòü è ñíåã ëåæèò è âåòåð ïóñòü –
Ìíå óæ áûòü íå ìîæåò õîëîäíåå.

Íå èçìåíèòñÿ íè÷òî âîêðóã,
Âñ¸ îñòàíåòñÿ ïî-ïðåæíåìó,
Òîëüêî ÿ – âñòóïàÿ â íîâûé êðóã, –
Óëûáàòüñÿ áóäó ðåæå.

Часто говорят, “Мастер и Маргарита” – роман-матрешка. Так и есть, при каждом прочтении открываются новые слои, в зависимости от того, что вы больше готовы воспринимать на том или ином этапе своей жизни. Роман о добре и зле, о боге, о любви и еще много о чем.

Охватить все слои сразу в коротком рассказе о книге невозможно, поэтому я остановлюсь на одной сюжетной линии – о Иешуа и Понтии Пилате.

Булгаков рассказывает библейскую историю встречи Иешуа и Понтия Пилата, наполняя своими подробностями и тонкостями. Пилат – замученный жарой человек со страшной головной болью. Ему мучительно не хочется заниматься делами, но он должен разобрать дела преступников, среди которых – Иешуа Га-Ноцри. Иешуа без страха разговаривает с Пилатом, и, почувствовав его состояние, избавляет от головной боли. Пилату интересно разговаривать с Иешуа, как с бродячим философом, он чувствует силу его ума и речи.

– Истина прежде всего в том, что у тебя болит голова, и болит так сильно, что ты малодушно помышляешь о смерти. Ты не только не в силах говорить со мной, но тебе трудно даже глядеть на меня. И сейчас я невольно являюсь твоим палачом, что меня огорчает. Ты не можешь даже и думать о чем-нибудь и мечтаешь только о том, чтобы пришла твоя собака, единственное, по-видимому, существо, к которому ты привязан. Но мучения твои сейчас кончатся, голова пройдет.

– Ну вот, все и кончилось, – говорил арестованный, благожелательно поглядывая на Пилата, – и я чрезвычайно этому рад. Я советовал бы тебе, игемон, оставить на время дворец и погулять пешком где-нибудь в окрестностях, ну хотя бы в садах на Елеонской горе. Гроза начнется, – арестант повернулся, прищурился на солнце, – позже, к вечеру. Прогулка принесла бы тебе большую пользу, а я с удовольствием сопровождал бы тебя. Мне пришли в голову кое-какие новые мысли, которые могли бы, полагаю, показаться тебе интересными, и я охотно поделился бы ими с тобой, тем более что ты производишь впечатление очень умного человека.

Иешуа приговорен Малым Синедрионом к смертной казни, приговор надо лишь утвердить. Пока речь идет об обвинении в призыве к беспорядкам и угрозе сжечь храм, Пилат склоняется к отмене приговора Синедриона. Как только окружение это видит – Пилату показывают новый донос. В доме Иуды он высказал мнение о государственной власти.

– Итак, – говорил он, – отвечай, знаешь ли ты некоего Иуду из Кириафа, и что именно ты говорил ему, если говорил, о кесаре?

– Дело было так, – охотно начал рассказывать арестант, – позавчера вечером я познакомился возле храма с одним молодым человеком, который назвал себя Иудой из города Кириафа. Он пригласил меня к себе в дом в Нижнем Городе и угостил…

– Добрый человек? – спросил Пилат, и дьявольский огонь сверкнул в его глазах.

– Очень добрый и любознательный человек, – подтвердил арестант, – он высказал величайший интерес к моим мыслям, принял меня весьма радушно…

– Светильники зажег… – сквозь зубы в тон арестанту проговорил Пилат, и глаза его при этом мерцали.

– Да, – немного удивившись осведомленности прокуратора, продолжал Иешуа, – попросил меня высказать свой взгляд на государственную власть. Его этот вопрос чрезвычайно интересовал.

– И что же ты сказал? – спросил Пилат, – или ты ответишь, что ты забыл, что говорил? – но в тоне Пилата была уже безнадежность.

– В числе прочего я говорил, – рассказывал арестант, – что всякая власть является насилием над людьми и что настанет время, когда не будет власти ни кесарей, ни какой-либо иной власти. Человек перейдет в царство истины и справедливости, где вообще не будет надобна никакая власть.

Вряд ли для Пилата есть обвинение страшнее.

– Ты полагаешь, несчастный, что римский прокуратор отпустит человека, говорившего то, что говорил ты? О, боги, боги! Или ты думаешь, что я готов занять твое место? Я твоих мыслей не разделяю! И слушай меня: если с этой минуты ты произнесешь хотя бы одно слово, заговоришь с кем-нибудь, берегись меня! Повторяю тебе: берегись.

– Игемон…

– Молчать! – вскричал Пилат и бешеным взором проводил ласточку, опять впорхнувшую на балкон. – Ко мне! – крикнул Пилат.

И когда секретарь и конвой вернулись на свои места, Пилат объявил, что утверждает смертный приговор, вынесенный в собрании Малого Синедриона преступнику Иешуа Га-Ноцри, и секретарь записал сказанное Пилатом.

После утверждения приговора Пилат встречается с первосвященником Иосифом Каифой. Согласно традиции, перед пасхой один из двоих осужденных Синедрионом должен быть помилован, и Пилат не сомневается, что это – Га-Ноцри.

В самом деле: преступления Вар-раввана и Га-Ноцри совершенно не сравнимы по тяжести. Если второй, явно сумасшедший человек, повинен в произнесении нелепых речей, смущавших народ в Ершалаиме и других некоторых местах, то первый отягощен гораздо значительнее. Мало того, что он позволил себе прямые призывы к мятежу, но он еще убил стража при попытках брать его. Вар-равван гораздо опаснее, нежели Га-Ноцри.

Но первосвященник трижды подтверждает свое решение помиловать Вар-Раванна.

Во время казни ученик Иешуа – Левий Матвей – страшно переживает.

Причина отчаяния Левия заключалась в той страшной неудаче, что постигла Иешуа и его, и, кроме того, в той тяжкой ошибке, которую он, Левий, по его мнению, совершил. Позавчера днем Иешуа и Левий находились в Вифании под Ершалаимом, где гостили у одного огородника, которому чрезвычайно понравились проповеди Иешуа. Все утро оба гостя проработали на огороде, помогая хозяину, а к вечеру собирались идти по холодку в Ершалаим. Но Иешуа почему-то заспешил, сказал, что у него в городе неотложное дело, и ушел около полудня один. Вот в этом-то и заключалась первая ошибка Левия Матвея. Зачем, зачем он отпустил его одного!

Вечером Матвею идти в Ершалаим не пришлось. Какая-то неожиданная и ужасная хворь поразила его. Его затрясло, тело его наполнилось огнем, он стал стучать зубами и поминутно просить пить. Никуда идти он не мог. Он повалился на попону в сарае огородника и провалялся на ней до рассвета пятницы, когда болезнь так же неожиданно отпустила Левия, как и напала на него. Хоть он был еще слаб и ноги его дрожали, он, томимый каким-то предчувствием беды, распростился с хозяином и отправился в Ершалаим. Там он узнал, что предчувствие его не обмануло. Беда случилась. Левий был в толпе и слышал, как прокуратор объявил приговор.

Он на все готов, чтобы облегчить страдания учителя, но ничего не может сделать. Начинается гроза, палачи добивают казненных и уводят оцепление, выставленное на случай бунта. Левий Матвей крадет тело Иешуа.

Добравшись до столбов, уже по щиколотку в воде, он содрал с себя отяжелевший, пропитанный водою таллиф, остался в одной рубахе и припал к ногам Иешуа. Он перерезал веревки на голенях, поднялся на нижнюю перекладину, обнял Иешуа и освободил руки от верхних связей. Голое влажное тело Иешуа обрушилось на Левия и повалило его наземь. Левий тут же хотел взвалить его на плечи, но какая-то мысль остановила его. Он оставил на земле в воде тело с запрокинутой головой и разметанными руками и побежал на разъезжающихся в глиняной жиже ногах к другим столбам. Он перерезал веревки и на них, и два тела обрушились на землю.

Прошло несколько минут, и на вершине холма остались только эти два тела и три пустых столба. Вода била и поворачивала эти тела.

Ни Левия, ни тела Иешуа на верху холма в это время уже не было.

Глаза и уши Пилата в Ершалаиме – начальник тайной стражи Афраний – докладывает прокуратору о том, что беспорядки городу больше не грозят. На вопрос, как вел себя Иешуа, Афаний отвечает, что странно и растерянно, не пытался говорить с солдатами, но сказал, что никого не винит в своей смерти и главный порок – это трусость. Пилат опасается последователей Иешуа. Он испытывает брезгливость по отношению к предателю Иуде и дает понять Афранию, что Иуда должен быть убит.

– Приказание игемона будет исполнено, – заговорил Афраний, – но я должен успокоить игемона: замысел злодеев чрезвычайно трудно выполним. Ведь подумать только, – гость, говоря, обернулся и продолжал: – выследить человека, зарезать, да еще узнать, сколько получил, да ухитриться вернуть деньги Каифе, и все это в одну ночь? Сегодня?

Афраний также получает приказ немедленно захоронить казненных. Прокуратор пытается понять, что мучает его весь прошедший день.

За сегодняшний день уже второй раз на него пала тоска. Потирая висок, в котором от адской утренней боли осталось только тупое, немного ноющее воспоминание, прокуратор все силился понять, в чем причина его душевных мучений. И быстро он понял это, но постарался обмануть себя. Ему ясно было, что сегодня днем он что-то безвозвратно упустил, и теперь он упущенное хочет исправить какими-то мелкими и ничтожными, а главное, запоздавшими действиями. Обман же самого себя заключался в том, что прокуратор старался внушить себе, что действия эти, теперешние, вечерние, не менее важны, чем утренний приговор. Но это очень плохо удавалось прокуратору.

Афраний выполнил все порученное. Тело Иешуа он обнаружил у Левия Матвея, пытавшегося его захоронить. Ученика Иешуа привели к прокуратору. Прокуратор пытается оправдаться за казнь тем, что он уже убил Иуду и чем-то одарить Левия Матвея. В его записях Пилат читает:

Ему удалось все-таки разобрать, что записанное представляет собой несвязную цепь каких-то изречений, каких-то дат, хозяйственных заметок и поэтических отрывков. Кое-что Пилат прочел: «Смерти нет… Вчера мы ели сладкие весенние баккуроты…»

Гримасничая от напряжения, Пилат щурился, читал: «Мы увидим чистую реку воды жизни… Человечество будет смотреть на солнце сквозь прозрачный кристалл…»

Тут Пилат вздрогнул. В последних строчках пергамента он разобрал слова: «…большего порока… трусость».

Пилат у Булгакова хотел помиловать Иешуа, но проявил трусость, испугался быть самим собой перед окружением и сделал то, чего от него ждали. Автор обрекает Пилата на вечные страдания за это. Прокуратор всегда теперь будет жалеть о том, чего не сделал, не договорил.

Вот, например, не струсил же теперешний прокуратор Иудеи, а бывший трибун в легионе, тогда, в долине дев, когда яростные германцы чуть не загрызли Крысобоя-великана. Но, помилуйте меня, философ! Неужели вы, при вашем уме, допускаете мысль, что из-за человека, совершившего преступление против кесаря, погубит свою карьеру прокуратор Иудеи?

– Да, да, – стонал и всхлипывал во сне Пилат.

Разумеется, погубит. Утром бы еще не погубил, а теперь, ночью, взвесив все, согласен погубить. Он пойдет на все, чтобы спасти от казни решительно ни в чем не виноватого безумного мечтателя и врача!

– Мы теперь будем всегда вместе, – говорил ему во сне оборванный философ-бродяга, неизвестно каким образом вставший на дороге всадника с золотым копьем. – Раз один – то, значит, тут же и другой! Помянут меня, – сейчас же помянут и тебя! Меня – подкидыша, сына неизвестных родителей, и тебя – сына короля-звездочета и дочери мельника, красавицы Пилы.

– Да, уж ты не забудь, помяни меня, сына звездочета, – просил во сне Пилат. И, заручившись во сне кивком идущего рядом с ним нищего из Эн-Сарида, жестокий прокуратор Иудеи от радости плакал и смеялся во сне.

Историю казни Иешуа написал Мастер в своем романе. Литературное сообщество роман, который стал смыслом жизни для Мастера, не приняло. Мастер в психиатрической больнице, откуда его спасает Воланд по просьбе Маргариты.

После всех беспорядков, произведенных в Москве, воплощение зла, Воланд, созерцает ночной город.

Но тут что-то заставило Воланда отвернуться от города и обратить свое внимание на круглую башню, которая была у него за спиною на крыше. Из стены ее вышел оборванный, выпачканный в глине мрачный человек в хитоне, в самодельных сандалиях, чернобородый.

– Ба! – воскликнул Воланд, с насмешкой глядя на вошедшего, – менее всего можно было ожидать тебя здесь! Ты с чем пожаловал, незваный, но предвиденный гость?

– Я к тебе, дух зла и повелитель теней, – ответил вошедший, исподлобья недружелюбно глядя на Воланда.

– Если ты ко мне, то почему же ты не поздоровался со мной, бывший сборщик податей? – заговорил Воланд сурово.

– Потому что я не хочу, чтобы ты здравствовал, – ответил дерзко вошедший.

– Но тебе придется примириться с этим, – возразил Воланд, и усмешка искривила его рот, – не успел ты появиться на крыше, как уже сразу отвесил нелепость, и я тебе скажу, в чем она, – в твоих интонациях. Ты произнес свои слова так, как будто ты не признаешь теней, а также и зла. Не будешь ли ты так добр подумать над вопросом: что бы делало твое добро, если бы не существовало зла, и как бы выглядела земля, если бы с нее исчезли тени? Ведь тени получаются от предметов и людей. Вот тень от моей шпаги. Но бывают тени от деревьев и от живых существ. Не хочешь ли ты ободрать весь земной шар, снеся с него прочь все деревья и все живое из-за твоей фантазии наслаждаться голым светом? Ты глуп.

– Я не буду с тобой спорить, старый софист, – ответил Левий Матвей.

– Ты и не можешь со мной спорить, по той причине, о которой я уже упомянул, – ты глуп, – ответил Воланд и спросил: – Ну, говори кратко, не утомляя меня, зачем появился?

– Он прислал меня.

– Что же он велел передать тебе, раб?

– Я не раб, – все более озлобляясь, ответил Левий Матвей, – я его ученик.

– Мы говорим с тобой на разных языках, как всегда, – отозвался Воланд, – но вещи, о которых мы говорим, от этого не меняются. Итак…

– Он прочитал сочинение мастера, – заговорил Левий Матвей, – и просит тебя, чтобы ты взял с собою мастера и наградил его покоем. Неужели это трудно тебе сделать, дух зла?

– Мне ничего не трудно сделать, – ответил Воланд, – и тебе это хорошо известно. – Он помолчал и добавил: – А что же вы не берете его к себе, в свет?

– Он не заслужил света, он заслужил покой, – печальным голосом проговорил Левий.

– Передай, что будет сделано, – ответил Воланд и прибавил, причем глаз его вспыхнул: – И покинь меня немедленно.

– Он просит, чтобы ту, которая любила и страдала из-за него, вы взяли бы тоже, – в первый раз моляще обратился Левий к Воланду.

– Без тебя бы мы никак не догадались об этом. Уходи.

Левий Матвей после этого исчез, а Воланд подозвал к себе Азазелло и приказал ему:

– Лети к ним и все устрой.

Воланд и его спутники забирают Мастера и Маргариту с собой, к вечному покою. По дороге видят вечно мучающегося Пилата.

– Ваш роман прочитали, – заговорил Воланд, поворачиваясь к мастеру, – и сказали только одно, что он, к сожалению, не окончен. Так вот, мне хотелось показать вам вашего героя. Около двух тысяч лет сидит он на этой площадке и спит, но когда приходит полная луна, как видите, его терзает бессонница. Она мучает не только его, но и его верного сторожа, собаку. Если верно, что трусость – самый тяжкий порок, то, пожалуй, собака в нем не виновата. Единственно, чего боялся храбрый пес, это грозы. Ну что ж, тот, кто любит, должен разделять участь того, кого он любит.

– Что он говорит? – спросила Маргарита, и совершенно спокойное ее лицо подернулось дымкой сострадания.

– Он говорит, – раздался голос Воланда, – одно и то же, он говорит, что и при луне ему нет покоя и что у него плохая должность. Так говорит он всегда, когда не спит, а когда спит, то видит одно и то же – лунную дорогу, и хочет пойти по ней и разговаривать с арестантом Га-Ноцри, потому, что, как он утверждает, он чего-то не договорил тогда, давно, четырнадцатого числа весеннего месяца нисана. Но, увы, на эту дорогу ему выйти почему-то не удается, и к нему никто не приходит. Тогда, что же поделаешь, приходится разговаривать ему с самим собою. Впрочем, нужно же какое-нибудь разнообразие, и к своей речи о луне он нередко прибавляет, что более всего в мире ненавидит свое бессмертие и неслыханную славу. Он утверждает, что охотно бы поменялся своею участью с оборванным бродягой Левием Матвеем.

– Двенадцать тысяч лун за одну луну когда-то, не слишком ли это много? – спросила Маргарита.

– Повторяется история с Фридой? – сказал Воланд, – но, Маргарита, здесь не тревожьте себя. Все будет правильно, на этом построен мир.

– Отпустите его, – вдруг пронзительно крикнула Маргарита так, как когда-то кричала, когда была ведьмой, и от этого крика сорвался камень в горах и полетел по уступам в бездну, оглашая горы грохотом. Но Маргарита не могла сказать, был ли это грохот падения или грохот сатанинского смеха. Как бы то ни было, Воланд смеялся, поглядывая на Маргариту, и говорил:

– Не надо кричать в горах, он все равно привык к обвалам, и это его не встревожит. Вам не надо просить за него, Маргарита, потому что за него уже попросил тот, с кем он так стремится разговаривать, – тут Воланд опять повернулся к мастеру и сказал: – Ну что же, теперь ваш роман вы можете кончить одною фразой!

Мастер как будто бы этого ждал уже, пока стоял неподвижно и смотрел на сидящего прокуратора. Он сложил руки рупором и крикнул так, что эхо запрыгало по безлюдным и безлесым горам:

– Свободен! Свободен! Он ждет тебя!

Горы превратили голос мастера в гром, и этот же гром их разрушил. Проклятые скалистые стены упали. Осталась только площадка с каменным креслом. Над черной бездной, в которую ушли стены, загорелся необъятный город с царствующими над ним сверкающими идолами над пышно разросшимся за много тысяч этих лун садом. Прямо к этому саду протянулась долгожданная прокуратором лунная дорога, и первым по ней кинулся бежать остроухий пес. Человек в белом плаще с кровавым подбоем поднялся с кресла и что-то прокричал хриплым, сорванным голосом. Нельзя было разобрать, плачет ли он или смеется, и что он кричит. Видно было только, что вслед за своим верным стражем по лунной дороге стремительно побежал и он.

Очень много смыслов в этой книге, очень много мыслей после прочтения. Добро и зло, ненависть и милосердие тесно переплетены в жизни, и в этом ее полнота. За наши поступки всегда наступит ответственность, но чтобы познать справедливость, жить надо вечно. Любовь побеждает все. Почему лучшей долей для Мастера и Маргариты автор считает вечный покой? Что такое покой?