Цветаева связь через сны анализ стихотворения

Марина Цветаева – русская поэтесса, дочь ученого, специалиста в области античной истории, эпиграфики и искусства, Ивана Владимировича Цветаева. Романтический максимализм, мотивы одиночества, трагической обреченности любви, неприятие повседневного бытия (сборники «Версты», 1921, «Ремесло», 1923, «После России», 1928; сатирическая поэма «Крысолов», 1925, «Поэма Горы», «Поэма Конца», обе – 1926). Трагедии («Федра», 1928). Интонационно-ритмическая экспрессивность, парадоксальная метафоричность. Эссеистская проза («Мой Пушкин», 1937; воспоминания об А. Белом, В. Я. Брюсове, М. А. Волошине, Б. Л. Пастернаке и др.). В 1922 – 39 в эмиграции. Покончила жизнь самоубийством.

Тема сложных путей самопознания и самораскрытия человека становится предметом лирической медитации в стихотворении Марины Цветаевой «Сон» (1924). Лирика Цветаевой 1917—22 годов отмечена сложным, противоречивым ощущением революции, романтическим неприятием всяческого насилия, в области поэтики — разнообразием интонаций и лексики (от высокоторжественной до простонародной), частушечными ритмами. В эти же годы созданы цикл пьес, поэма-сказка «Царь-девица». Весной 1922 Цветаева уехала за границу, жила в Чехословакии, с конца 1925 — во Франции. Печаталась в белоэмигрантской периодике. Выпустила книги: «Ремесло», «Психея» (обе — 1923), «Молодец» (1924), «После России» (1928), опубликовала трагедии на античные сюжеты. По тону стихотворения возможно судить о характере вызвавших его жизненных обстоятельств – это глубоко личная драма, одна из «пограничных» ситуаций, когда человек мучительно переоценивает себя самого. Стихотворение выстроено как рассказ, где речь идет об отношениях между «спящим» сознанием и «бодрствующим» подсознанием. Почти сразу перед нами раскрывается исповедальность и стоящая за стихами драма, несмотря на то, что в них нет ни одной материальной зацепки, ни одной конкретной реалии. Нам неизвестно материальное содержание сна, однако мы переживаем вместе с героиней личностную психологическую ситуацию, чей общечеловеческий смысл более чем очевиден. Мотив сна известен еще со времен мифов (сон как смерть). Сон присутствовал и в литературе эпохи Возрождения, в Древнерусской литературе (сон как спасение от Лукавого). Затем этот мотив появляется в произведения многих классиков и золотого, и серебряного века (Пушкин, Ахматова, Блок и др.). В стихотворении Цветаевой сон – это народная традиция (ведения). Заметим, что ранее у Цветаевой тема бессонности – была одной из ключевых в творчестве , особенно в начале творческого пути. Бессонность – важнейшее свойство ее лирической героини, неотъемлемая составляющая ее духовной жизни. В философской системе Цветаевой бессонность означает «растревоженность» духа, не знающего безразличия, апатии, «сна», в противовес равнодушию это вечный вызов всему неподвижному, оцепенелому, застывшему в своем развитии, вызов миру, «где наичернейший- сер!», готовность к подвигу. Наиболее ярко это понятие раскрывается в цикле «Бессонница» (1916). Здесь бессонница предстает перед читателем во множестве обликов. Неизменно одно – она «вечная спутница» лирической героини. Именно бессонница дает героине возможность уйти в свой, особый мир, отрешиться от обыденности, остаться наедине с собой, отринув тщету и суетность дня. Она помогает героине обрести новый взгляд на бытие. Стихотворение «Сон» имеет материально выраженное заглавие, эпиграф отсутствует. Цветаева не часто использовала эпиграфы к своим стихотворениям, чего нельзя сказать о ее любимом поэте 19-го века А.С. Пушкине. Обратимся к стихотворению «Поэт и толпа» (1828), где эпиграфом являются слова «Procul este, profani». Что означает с латинского «прочь, непосвященные» – восклицание жреца из 6-й песни «Энеиды» Вергилия. Также имеется дата – 24 ноября 1924 (неполная). Графическое пространство создается разорванным синтаксическим строем, обилием тире и концентрацией восклицательных знаков в отдельных строфах.

Обратимся к ритмической организации в стихотворении «Сон». Особенно необычно сочетание рифм 2 и 4 строки строф (всего 6), тогда как 1 и 3 не рифмуются. Это придает некоторый ритм «рыкающего животного» (звукопись – «р» и «ы»). По звукосемантике «р» – один из самых ярких и злобных звуков. Этот звук показывает разорванное состояние лирической героини, в которое постоянно «врывается» то Морфей, то сыщик. Причем Морфея героиня сравнивает со «следователем», который разгуливает по камере. Не напоминают ли эти образы то состояния русского человека, которое он испытывал, живя в России 20-х или в эмиграции.

«С хищностью следователя и сыщика», «как следователь по камере», «как летчик над вражьей местностью», «С точностью сбирра и оператора» – все эти реалии указывают на тяжелые 20-е годы для русской интеллигенции.

Лексический фон стихотворения многообразен. Окказионализм «тысячефутовой лестницы» говорит нам о глубине и сложности сознания, которое «перерыл» сон. Читая снова и снова строки Цветаевой, представляешь себя летящим с этой «лестницы»: неведение, боль, страх – все это чувствуешь, когда падаешь. «Тайны», которые «роет» сон – это жизнь лирической героини. Местоимение «все», стоящее рядом с тем же «роющем сном» показывает, что ничто не осталось вне поля зрения сна-хищника: все «тайны» были изрыты «сыщиком». Тема прошлого появляется во второй строфе («не доверяйте смертям страстей»). Нарушение сна с точки зрения физиологии – следствие нервных расстройств. Наша лирическая героиня, можно сказать, тоже на грани нервного срыва. Сочетание образов сердца и следователя, спящей души и груза мужей, жен, глаголов «рухаешь» и «паришь». Многое в этом стихотворении противопоставлено самому себе, противоречивость и сложность жизни через призму поруганного сна дает сильный эффект. «Груз» обычно лежит на душе, но у Цветаевой душа «спящая», а «груз» – это часть семьи (может это из личного опыта поэтессы? Или это жизненная закономерность?). Тело же героини страдает: здесь и «жилы», и «ядра», и снова сон «перерыл». Лексема «тщетно» – одна из ключевых, ведь о попытке забыть, утаить уже шла речь (тайны); значит, лирическая героиня пыталась, но это не получилось, но почему? То ли не захотела сама, то ли сыщик-сна был слишком «сыщиком», недаром другое имя – следователь. Последняя строфа начинается словом «вскрыта», судя по-всему вскрыта душа. Но она не может укрыться нигде: «ни щелки в райке, под куполом», «укрыться от вещих глаз собственных». Лирическая героиня страдает не только от того, что следователь-Морфей изрыл все тайны, но и от того, что сама не может спрятаться от собственных глаз.

Состояние сна дарует душе отдых, врачует и смиряет, снимает противоречие между желаемым и возможным. Согласно «мифо-поэтической» традиции в нем содержится предсказание или пророчество, подсказка о недалеком будущем. Сон в стихотворении Цветаевой уподобляется ищейке, судебному исполнителю («сбир») и разведчику («летчик над вражьей местностью»). Содержащуюся в нем идею раскрывает уже первое метафорическое уподобление («с хищностью сыщика и следователя»). В дальнейшем этот символ сна-следователя не меняется, но обрастает иносказаниями, уточняющими его очертания. В стихотворении читателю предлагается картина происходящей на его глазах «борьбы со словом», попыток осмыслить процессы, таящиеся в глубине подсознания. Композиционная формула стихотворения подчинена поиску итоговой, самой точной и глубокой формулировки, которая позволила бы обозначить то, что воспринимается как невыразимое. И действительно, в финале ответ обнаруживается в форме резкого ритмического акцента – переноса: «Где бы укрыться от вещих глаз / собственных…». Выходит, что расследование, проводимое «сном», есть не что иное, как свет собственной совести. Сон-духовник будто разглашает «тайну исповеди» героини, не нарушая при этом правил в отношениях между исповедником и исповедуемой, потому что раскрывает он эту тайну самой героине.

Концепт «Сон» напрямую связан с концептами «Жизнь – Смерть». Еще древние русичи считали себя частью Природы. Они наблюдали, как зарождается жизнь по весне, а зимой цепенеет в мертвом сне холода. Смерть человека ассоциативно связывали с зимой, заходом солнца и сном. Вспомните русские народные сказки: богатыри, выпившие живой воды, говорили всегда о сне («Как долго я спал?»). Также – похоронные причитания: Стань, пробудись, мой родимый батюшка,// От сна от крепкого,//От крепкого сна, от мертвого. Испытание смертью – удел сильных. Если воспринимать сон как смерть, тогда лирическая героиня – более сильная, чем богатырь в русских народных сказках. Построение стихотворения на уровне Жизнь – Смерть подчеркивается в первую очередь ритмом. В стихотворении взаимодействуют два ритмически и логически контрастных начала – упорядоченность и стихия, ясность и затемненность. Начала гармонии воплощены в строгой ритмической повторяемости и композиционной завершенности стихотворения. Последние стихи двух завершающих строф звучат рефреном по отношению к последнему стиху строфы начальной. Образуемое ими композиционное кольцо – своего рода предел структурной упорядоченности. Характерная примета структурности – последовательное использование в стихотворении четырехстопного дактиля с пропуском одного безударного слога в каждой третьей стопе. Таким образом, прибегая к разнообразным типам повторов, Цветаева максимально полно использует экспрессивные возможности элементов стиха. На фоне предельно четкой ритмической организации стиха выразительным становится любое, даже незначительное отступление от синтаксической и лексической нормы. Живая речь, не укладываясь в стандартную метрическую матрицу стиха, словно пытается вырваться из обуздывающей ее внешней формы. Уже в первой строке стихотворения стиховой перенос приходится на середину слова («с тысяче- / футовой…»). В следующей строфе этот перенос совмещается с неожиданным переносом смыслового значения: вместо напрашивающегося «по камере тюрьмы» следует «по камере/ Сердца». Реализуя эту метафору (сон расхаживает по камере сердца), Цветаева по-другому называет «главного героя» стихотворения – его мифологическим именем (Морфей). Через повышенную содержательную плотность стиха автору удается переплавить глубоко личные чувства в значимый опыт. В целом стихотворение – знаковый пример смыслового сгущения культуры всего русского, присущего творческой манере Цветаевой.

*Сон

Врылась, забылась – и вот как с тысяче- футовой лестницы без перил. С хищностью следователя и сыщика Все мои тайны – сон перерыл. Сопки – казалось бы, прочно замерли – Не доверяйте смертям страстей! Зорко – как следователь по камере Сердца – расхаживает Морфей. Вы! Собирательное убожество! Не обрывающиеся с крыш! Знали бы, как, на перилах лёжачи, Преображаешься и паришь! Рухаешь! Как скорлупою треснувшей Одр с его грузом мужей и жен. Зорко – как летчик над вражьей местностью Спящею – над душою сон. Тело, что все свои двери заперло – Тщетно! – Уж ядра поют вдоль жил. С точностью сбирра и оператора Все мои тайны – сон перерыл! Вскрыта! Ни щелки в райке, под куполом, Где бы укрыться от вещих глаз Собственных. Духовником подкупленным Всё мои тайны – сон перетряс! 24 ноября 1924

*Цветаева М. Избр. произв. [Вступ. ст. Вл. Орлова], М. — 1985.