Бессонница это в литературе

Тема бессонности – одна из ключевых в творчестве Цветаевой. Бессонность – важнейшее свойство ее лирической героини, неотъемлемая составляющая ее духовной жизни. В философской системе Цветаевой бессонность означает “растревоженность” духа, не знающего безразличия, апатии, “сна”, в противовес равнодушию это вечный вызов всему неподвижному, оцепенелому, застывшему в своем развитии, вызов миру, “где наичернейший- сер!”, готовность к подвигу.

Наиболее ярко это понятие раскрывается в цикле “Бессонница” (1916). Здесь бессонница предстает перед читателем во множестве обликов. Неизменно одно – она “вечная спутница” лирической героини. Именно бессонница дает героине возможность уйти в свой, особый мир, отрешиться от обыденности, остаться наедине с собой, отринув тщету и суетность дня. Она помогает героине обрести новый взгляд на бытие.

Бессонница диктует героине свои законы, обязывая ее быть личностью, выступает неким катализатором развития ее индивидуальности. Остановимся на одном стихотворении из цикла – “Сегодня ночью я одна в ночи – / Бессонная, бездомная черница!” Эта самохарактеристика весьма показательна: одинокая (без спутника), бессонная (без сна), бездомная (без дома), она тем не менее не ощущает себя несчастной и обделенной. Ей ведома особая радость: “Сегодня ночью у меня ключи / От всех ворот единственной столицы!” Она чувствует себя владелицей тех сокровищ, которые недоступны другим. “Ключи от всех ворот” – здесь символ доступа к тайнам не только “единственной столицы”, но и подспудной, сокровенной жизни человеческой души.

Она счастлива тем, что город в эту пору словно принадлежит ей одной, и она призвана оберегать и хранить его сокровища, служить ему. Мотив самоотверженного, самоотреченного служения подчеркнут и словом “черница” – монахиня. Для “бездомной черницы” город – дом.

В стихотворении присутствует и важный для цветаевского творчества мотив пути. В данном случае это путь познания и самопознания. Именно бессонница побуждает героиню вступить на этот путь: “Бессонница меня толкнула в путь”. Бессонница же пробуждает и проясняет в душе героини самые высокие и светлые чувства – от восхищения красотой Кремля (“О, как же ты прекрасен, тусклый Кремль мой!”) до нежности и любви ко всему миру. Благоговение и любовь к “единственной столице” рождают любовь ко всей земле: “Сегодня ночью я целую в грудь – / Всю круглую воюющую землю!”

Таким образом, бессонница, “толкнув” героиню в путь, распахивает перед ней горизонт. Обостряя чувство причастности к святыне “нерукотворного града”, бессонница заставляет героиню с кремлевского холма мысленно окинуть взором неоглядные дали. (Вспомним строки О. Мандельштама: “На Красной площади всего круглей земля / И скат ее твердеет добровольный”.) Так возникает в душе героини стремление внести умиротворение в жизнь страдающей “воюющей земли” (“воюющей” метафорически и реально: 1916 год – третий год мировой войны).

Бессонница предельно обостряет все ощущения героини: “Вздымаются не волосы – а мех,/ И душный ветер прямо в душу дует”. Эпитет “душный” несет здесь двойную нагрузку. Во-первых, с его помощью “рифмуются” смысл и звучание соседних слов: “душный ветер” – “в душу”. Во-вторых, он подчеркивает нестерпимую, невообразимую глубину проникновения внешнего мира во внутренний. Открытость, распахнутость души героини таковы, что “ветер прямо в душу дует”. Он проникает внутрь всего существа.

Город в стихотворении не только определенная географическая точка – Москва, но и сама душа героини. Это путешествие в ночи для нее еще и путешествие по улицам и площадям своего беспредельного внутреннего мира. И поскольку, по убеждению Цветаевой, душа в ночи всегда вырастает, героиня находит в себе силы подняться над всем и всеми, а поднявшись, всех пожалеть (всех – независимо от того, счастливы они или нет): “Сегодня ночью я жалею всех, / Кого жалеют и кого целуют”.

Собственное одиночество ничуть не ожесточает героиню, не разводит ее с миром. Напротив, по мере прохождения “бессонной черницей” своего пути, по мере того, как ее душой овладевает прелесть ночи, возвышенная красота окружающего, в сердце ее возникает и крепнет столь же прекрасное сострадательное чувство любви. Причем это любовь в народном понимании – любовь-жалость. Такой путь благодаря бессоннице проходит ее душа – от примиряющего поцелуя любви всей земле до нежности ко всем людям – разным по судьбе, но единым в своей земной доле. Этот мотив примирения, мечта о гармонии возникали и раньше в цветаевской лирике. Вот строки из стихотворения 1915 года: “Я знаю правду! Все прежние правды – прочь! / Не надо людям с людьми на земле бороться!” Многим поэтам разных времен виделась картина грядущего умиротворения: “когда народы, распри позабыв,/ В счастливую семью соединятся” (Пушкин); “когда по всей планете / Пройдет вражда племен: исчезнет ложь и грусть” (Есенин). Цветаевская героиня понимает: эти времена никогда не наступят, если люди не научатся сострадать друг другу, если не проникнутся активным стремлением к деятельному добру. Ее собственная душа в способности любить вырастает до самоотречения.

Бессонность в цветаевской лирике не только свойство души, но и способ существования в мире. Об этом – десятое стихотворение цикла. Героиня, идя по ночному городу, видит в нем и других неспящих: “Вот опять окно,/ где опять не спят”. Горящее в ночи окно – знак чьей-то бессонности. Что бы ни было за ним – радость ли, горе, одиночество, счастье любви, – такое окно, подчеркивает автор, всегда знак чего-то важного в судьбах людей. Как некий сигнал в бескрайнем океане темноты, оно всегда громко звучит в ночном мраке: “Крик разлук и встреч – / Ты, окно в ночи!” “Разлуки” и “встречи”, врываясь в ровное течение жизни, диктуют свои законы, заводят свой распорядок, подчиняющийся лишь прихотливой логике расставаний и узнаваний. И это значит, что для бессонных людей не может быть и речи о тихом, безмятежном, бестревожном бытии:

Нет и нет уму

Моему – покоя.

– И в моем дому

Завелось такое.

Бессонность для героини – способ не только жизненного, но и творческого существования. (Вспомним строки Пастернака: “Не спи, не спи, Художник, / Не предавайся сну”.) Об этом говорится в другом стихотворении цикла, где героиня обращается к ночи, слагая ей некий торжественно звучащий языческий гимн: “Черная, как зрачок, как зрачок, сосущая / Свет – люблю тебя, зоркая ночь”. “Сосущая свет” – впитывающая свет, преображающая его. Ночь дорога ей как источник творческого вдохновения, “праматерь песен”. Ночь наделена могучей властью: в ее “длани узда четырех ветров”. Она владычествует и над обычными ветрами, и над стихиями поэзии. Себя героиня видит лишь подчиненной этой повелительнице: “Клича тебя, славословя тебя, я только / Раковина, где еще не умолк океан”.

Уподобление ночи океану вызывает ассоциацию с тютчевскими строками из стихотворения “Как океан объемлет шар земной…”: “И мы плывем, пылающею бездной / Со всех сторон окружены”. В цветаевском стихотворении ночь мыслится прежде всего как Океан Поэзии. Поэт, приобщившись к этой стихии, стремится передать шум океана, донести до других звуки гармонии – так раковина, что заключает в себе отзвук величественной мелодии морской стихии, доносит ее до того, кто захочет вслушаться. Обращение к ночи, как к океану, мы найдем и у поэта – современника Цветаевой – О. Мандельштама. В стихотворении “Раковина” он писал:

Быть может, я тебе не нужен,

Ночь; из пучины мировой,

Как раковина без жемчужин,

Я выброшен на берег твой.

Героиня стихотворения Цветаевой тоже помнит о возможности раствориться в этом океане, потонуть в ночи, слиться с ней: “Ночь! Я уже нагляделась в зрачки человека! / Испепели меня, черное солнце – ночь!” Она готова отречься от былых привязанностей (“Я уже нагляделась в зрачки человека!”), признав над собой владычество “праматери песен”.

Отдавая себя во власть “черному солнцу” – ночи, героиня отдает себя во власть могучей и грозной творческой стихии. И именно бессонница помогает героине сделать важнейший нравственный выбор. Это сознательный выбор в пользу непокоя, в том числе и поэтического – непрестанного горения души.