Александр блок мне снилась снова ты
Мне снилась снова ты, в цветах
~~~*~~~~*~~~~*~~~~*~~~~
Мне снилась снова ты, в цветах, на шумной сцене,
Безумная, как страсть, спокойная, как сон,
А я, повергнутый, склонял свои колени
И думал: «Счастье там, я снова покорен!»
Но ты, Офелия, смотрела на Гамлета
Без счастья, без любви, богиня красоты,
А розы сыпались на бедного поэта,
И с розами лились, лились его мечты…
Ты умерла, вся в розовом сияньи,
С цветами на груди, с цветами на кудрях,
А я стоял в твоем благоуханьи,
С цветами на груди, на голове, в руках…
1898 г.
Анализ стихотворения Блока «Мне снилась снова ты…»
Стихотворение «Мне снова снилась ты…» А. Блок написал в 1898 г. Оно вошло в цикл «Ante Lucem (1898-1900)». Произведение автобиографическое. В нем поэт рассказывает о своей возлюбленной – Любви Менделеевой. С ней Александр Александрович был знаком с детства. В юношеские годы, когда Блоку было 17 лет, а Менделеевой – 16. Они играли роли Гамлета и Офелии в любительском домашнем театре. Во время прогулки после одной из репетиций молодые люди поняли, что испытывают друг к другу нежные чувства. Но увлечение юных сердец длилось недолго. Любовь Дмитриевна поняла, что Блок не достойный её, поэтому стала отдаляться. На какое-то время влюбленные потеряли друг друга. В период разлуки и было создано анализируемое произведение.
Стихотворение А.А. Блока «Мне снова снилась ты…» – образец интимной лирики. Относится оно к жанру элегии. Тема – воспоминания о девушке, которая когда-то играла Офелию; обращение к ней. Автор показывает, что время не может стереть воспоминания, которые хранит само сердце. Он восхищается чистой, юной красотой девушки.
Ключевые образы стихотворения – лирический герой и актриса, игравшая Офелию. В содержании анализируемых строк переплетаются сновидение лирического героя и его воспоминания. Причем не всегда между ними можно провести четкую грань. В начале произведения мужчина обращается к девушке, говоря, что она снова ему снилась. Видимо, образ её так крепко засел в памяти, что в сновидениях она появлялась не раз. В этом сне героиня была на сцене в цветах. Такой антураж подчеркивает красоту и нежность девушки.
Лирический герой дает ей лаконичную характеристику: «безумная, как страсть, спокойная, как сон». Известно, что Любовь Дмитриевна отличалась строгим, спокойным характером, который иногда «взрывался» бурными эмоциями. Мужчина говорит о том, что чувствовал рядом с прекрасной девушкой: «Счастье там, я снова покорен». Наконец, мы узнаем, что героиня играла в спектакле Офелию. Лирический герой – Гамлет. Он вспоминает, что Офелия смотрела на него без любви. А он был поражен её красотой. В произведении есть деталь: «розы сыпались на бедного поэта» Она тоже касается лирического героя. Розы – символ красоты девушки, её невинности.
Заканчивается произведение описанием последних минут Офелии. Она умерла в цветах, лирическому герою казалось, что это не они благоухали, а девушка. Офелия умерла на сцене, но навсегда осталась в памяти поэта.
Стихотворение не делится на строфы. Строки его объединены перекрестной рифмовкой. Женские рифмы чередуются с мужскими. Стихотворный размер – шестистопный ямб.
Для создания идеализированного образа девушки-Офелии А.А. Блок в стихотворении «Мне снова снилась ты…») использовал художественные средства. В тексте есть сравнения («безумная, как страсть, спокойная, как сон»), метафоры («смотрела … без счастья», «с розами лились, лились его мечты», «ты умерла вся в розовом сияньи», «я стоял в твоем благоухании»), эпитеты («шумная сцена», девушка «безумная», «спокойная», «розовое сиянье»). Для того чтобы показать непрерывный поток грёз лирического героя автор использовал тавтологию: «лились, лились его мечты».
Нет комментариев. Ваш будет первым!
Источник
Но сколько же у «певца любви» иных стихов – о чудовищных метаморфозах, когда вместо настоящего чувства предстает лишь его кривляющаяся тень, торжествует «черная кровь» (примечательное название блоковского цикла) и между людьми и в их собственных душах разверзается «страшная пропасть»!
В стихотворении «Унижение» нагнетаются образы, казалось бы несовместимые с «нормальными» буднями публичного дома, но беспощадно обнажающие всю губительность, бесчеловечность, кощунственность происходящего: эшафот, шествие на казнь, искаженные мукой черты на иконе…
Замечательна «оркестровка» стихотворения: с первых строк возникает особая нота – напряженный, несмолкающий звук («Желтый Зимний Закат За окном… на каЗнь осужденных поведут на Закате таком»), пронизывающий буквально все строфы и порой достигающий чрезвычайного драматизма:
РаЗве дом этот – дом в самом деле?
РаЗве так суждено меж людьми?
… Только губы с Запекшейся кровью
На иконе твоей Золотой
(РаЗве это мы Звали любовью?)
Преломились беЗумной чертой…
Нет, если уж уподоблять Блока певцу, то лишь так, как это сделала Анна Ахматова, назвав его в одном стихотворении «трагическим тенором эпохи». Не традиционным слащавым «душкой-тенором», как поясняла она сама, а совершенно иным, необычным – с голосом, полным глубокого драматизма, и «страшным, дымным лицом» (эти слова из другого произведения Ахматовой перекликаются с собственными строками поэта о «кровавом отсвете в лицах»).
Блок не только магнетически притягивал современников красотой и музыкальностью стиха («Незнакомку» твердили наизусть самые разные люди), но и потрясал бесстрашной искренностью, высокой «шиллеровской» человечностью и совестливостью.
Перед его глазами неотступно стояла «обреченных вереница», о которой говорилось еще в сравнительно ранних стихах, не позволяя «уйти в красивые уюты», прельститься надеждой на собственное, «личное» счастье, как бы оно ни манило. В стихотворении «Так. Буря этих лет прошла…» мысль о мужике, который после подавленной революции вновь понуро «поплелся бороздою сырой и черной», вроде бы готова отступить перед радужным соблазном любви, возврата в страну счастливых воспоминаний, но вкрадчивый зов «забыть о страшном мире» сурово и непреклонно отвергается поэтом.
Трагедия мировой войны отразилась в таких стихах Блока, как «Петроградское небо мутилось дождем…», «Коршун», «Я не предал белое знамя…», оцененных критиками как «оазис в пустоте, выжженной барабанной бездарностью» казенно-патриотических виршей, и еще больше обострила у него любовь к родине и предчувствие неминуемых потрясений. Неудивительно, что все происшедшее в 1917 году он воспринял с самыми великими надеждами, хотя и не обольщался насчет того, чем грозило разбушевавшееся «море» (образ, издавна символизировавший у поэта грозную стихию, народ, историю). С замечательной искренностью выразил он свое тогдашнее умонастроение в стихотворном послании «3. Гиппиус»:
Страшно, сладко, неизбежно, надо
Мне – бросаться в многопенный вал…
Его нашумевшая поэма «Двенадцать», по выражению чуткого современника, академика С. Ф. Ольденбурга, осветила «и правду и неправду того, что совершилось». Дальнейшие же события Гражданской войны и «военного коммунизма» со всеми их тяготами, лишениями и унижениями привели Блока к глубокому разочарованию. «Но не эти дни мы звали», – сказано в его последнем стихотворении «Пушкинскому Дому». Его муза почти замолкает.
И все же даже в редких, последних «каплях» блоковской лирики сказалось бесконечно много: и благодарное преклонение перед жизнью, красотой, «родным для сердца звуком» отечественной культуры («Пушкинскому Дому»), и страстный порыв сквозь наставшую «непогоду» в «грядущие века», и прощальное напутствие собственным стихам, в котором вновь прозвучала столь дорогая ему мысль о неразрывности «объективного» и «личного», образовавшей драгоценный и неповторимый склад его поэзии. В надписи, сделанной на одном из своих последних сборников, подаренном героине цикла «Кармен», актрисе Л. А. Дельмас, он обращался к своим «песням» со словами:
Неситесь! Буря и тревога
Вам дали легкие крыла,
Но нежной прихоти немного
Иным из вас она дала…
Смерть Александра Блока глубоко потрясла самых разных людей.
«Наше солнце, в муках погасшее», – писала о покойном Анна Ахматова.
«У Блока не осталось детей… но у него осталось больше, и нет ни одного из новых поэтов, на кого б не упал луч его звезды, – отозвался на горестную весть другой замечательный писатель, Алексей Ремизов. – А звезда его – трепет слова его, как оно билось, трепет сердца Лермонтова и Некрасова – звезда его незакатна».
Она сияет и поныне.
Андрей Турков
Из книги первой (1898–1904)
Ante Lucem[2][3]
(1898–1900)
С.-Петербург – с. Шахматово
«Пусть светит месяц – ночь темна…»
Пусть светит месяц – ночь темна.
Пусть жизнь приносит людям счастье, —
В моей душе любви весна
Не сменит бурного ненастья.
Ночь распростерлась надо мной
И отвечает мертвым взглядом
На тусклый взор души больной,
Облитой острым, сладким ядом.
И тщетно, страсти затая,
В холодной мгле передрассветной
Среди толпы блуждаю я
С одной лишь думою заветной:
Пусть светит месяц – ночь темна.
Пусть жизнь приносит людям счастье, —
В моей душе любви весна
Не сменит бурного ненастья.
Январь 1898. С. – Петербург
«Луна проснулась. Город шумный…»[4]
К. М. С.
Луна проснулась. Город шумный
Гремит вдали и льет огни,
Здесь все так тихо, там безумно,
Там все звенит, – а мы одни…
Но если б пламень этой встречи
Был пламень вечный и святой,
Не так лились бы наши речи,
Не так звучал бы голос твой!..
Ужель живут еще страданья,
И счастье может унести?
В час равнодушного свиданья
Мы вспомним грустное прости…[5]
14 декабря 1898
«Мне снилась снова ты, в цветах, на шумной сцене…»[6]
Мне снилась снова ты, в цветах, на шумной сцене,
Безумная, как страсть, спокойная, как сон,
А я, повергнутый, склонял свои колени
И думал: «Счастье там, я снова покорен!»
Но ты, Офелия, смотрела на Гамлета
Без счастья, без любви, богиня красоты,
А розы сыпались на бедного поэта,
И с розами лились, лились его мечты…
Ты умерла, вся в розовом сияньи,
С цветами на груди, с цветами на кудрях,
А я стоял в твоем благоуханьи,
С цветами на груди, на голове, в руках…
Источник