Академик наталья бехтерева о зазеркалье и вещих снах
Предварительный диагноз – Можно пожаловаться, Наталья Петровна? – Пожаловаться? – Ну да. Как врачу. Головная боль замучила. – Чаще всего подобное случается из-за плохого кровоснабжения мозга. – А знакомые говорят: думаю не о том. Может, правда? – От мыслей голова не болит и от работы не устает. Глаза, мышцы шеи, плеч или спины утомиться могут, но не мозг. Покой ему не требуется. – Еще я, Наталья Петровна, снов не помню. Обидно, знаете ли. Другие смотрят по ночам бесплатное кино с собой в главной роли, а я нет. – Может, это счастье: сны на вас меньше влияют. – А по какому, интересно, ведомству проходят вещие сны? – Это такая штука… не воспроизводимая. Их нельзя по желанию заказать, хотя однажды я повторно вызвала очень яркий сон, в котором не до конца разобралась. Но это скорее исключение. Вещий сон возможен, хотя и не вероятен. Можно найти иголку в стоге сена? В принципе да, но не факт. – Значит, совпадение, что сны иногда сбываются? – Нет, обычно вещий сон подготовлен многими факторами, тем, что человек не выводит в сознание, но что в нем живет. – Но как можно увидеть будущее, которого еще нет? – У меня было шесть или семь вещих снов. Однажды приснился почтальон, принесший телеграмму о смерти мамы. Сон изобиловал деталями, был так правдоподобен, что, проснувшись, я пересказала все мужу. Он ответил: «И ты, ученая, в это веришь?» Действительно, накануне я получила письмо от мамы, очень хорошее, спокойное. И никуда не поехала. А через 10 дней пришел почтальон… Позже много раз прокручивала ситуацию, думала: откуда возник сон, оказавшийся явью и повторившийся в мельчайших подробностях? Видимо, что-то позволило мозгу самостоятельно выстроить ситуацию, сложить вместе различные детали. – А с отцом как получилось? Вы ведь предвидели его арест. – И этот сон был подготовлен. Наверное, представляете, что творилось в Ленинграде в 1937 году? Аресты, аресты, аресты… Папа долго не верил, что его тронут, но однажды сказал: «За мной ходит какой-то человек с голубыми глазами. Я его уже несколько раз встретил». Для ребенка этих фактов было достаточно, чтобы задуматься о возможной беде. Мне приснилось: папа стоит в конце коридора, у него под ногами поднимается пол, и оттуда выбивается нестерпимо яркое пламя. Потом папа падает… – Вас эти сны пугали? – Это не страх, тут другое… Каждый такой случай сопровождался жутким эмоциональным состоянием. Я давно не плачу, переживаю иначе, но, когда приснилась смерть мамы, рыдала, причем насильственно. – Это как? – Не могла не плакать. Не то чтобы распустилась и дала себе волю – ничего подобного. Мне было не сдержаться! Обычно просыпаюсь в хорошем настроении, и надо постараться, чтобы мне его испортить, а тут испытывала необъяснимое состояние горя. Эти сны были такие яркие, такие красочные… – Мистика? – Для меня вещий сон сродни научному открытию. Человека вдруг озаряет! Да, вдруг, но есть первопричина. Процесс идет, внутри что-то варится, а потом вырывается наружу. Например, Менделееву его Периодическая таблица приснилась. Вещий сон? Вероятно. Но ведь таблицу увидел человек, который занимался химией, шел к открытию, думал о нем. Таких случаев масса! У меня есть друг в Америке, он вообще считает: самые хорошие мысли приходят ниоткуда. – И уходят в никуда. – Спорный тезис. Человек помнит все – Ну да, вы же убеждены: человек помнит все, хотя иногда кое-что и забывает. – Нет, мы ничего не забываем. Память – сложный процесс, включающий в себя несколько стадий. Порой в мозгу выходит из строя механизм считывания информации, он очень хилый, легкоранимый. – С вами такие сбои случаются? – Забываю ли я? Память у меня сегодня похуже, чем была в 25 лет, но лучше, чем у многих двадцатипятилетних. До сих пор помню сотни телефонных номеров, исторических дат… – Голова не мусорное ведро, зачем ее засорять, Наталья Петровна? – А зачем раньше учили мертвые языки? Это эмпирика, тренировка. Мозг надо загружать, нельзя позволять ему лениться. Очень полезна не только интеллектуальная нагрузка, но и двигательная активность. Надо побольше ходить, бегать. Не менее 20 – 30 минут ежедневно. – Значит, если с детства зубрить латынь и много двигаться, на старости лет не придется кругами бродить по квартире в поисках вещи, которую засунул неведомо куда? – Бывает, и я сразу не нахожу чего-то, но мне не составляет труда «отмотать» назад и восстановить логическую цепочку. Повторяю, забыть «насовсем» ничего нельзя! – Но иногда ведь это бывает полезно? – Да, порой хочется забыть, и тогда срабатывает защитный принцип саморегуляции. Мозг что-то затормаживает в памяти, идет подавление негативной информации, но это не значит, что мы забываем. – Однако есть же провалы в памяти, когда невозможно ничего вспомнить. – Нарушен механизм считывания! Даже случаи посттравматической амнезии, уверена, поддаются расшифровке, хотя это и сложная задача. В памяти не должно быть темных пятен. Это вредно. Я ругаю сайентологов, но и у Хаббарда есть здравые мысли. Скажем, он советует подробно описать то, что вас тревожит. Эту бумагу не надо никому показывать, но излить на нее беспокойство стоит. Важно лишь не доводить самокопание до абсурда. Славянская рефлексия имеет ведь и много отрицательных черт. Кто на свете всех умнее? – А существуют критерии, позволяющие говорить, кто умный, а кто глупый? – Единого правила нет, они разные, скажем, для профессии и повседневной жизни, хотя формально все можно обозначить одними словами. Умный тот, кто принимает максимальное количество правильных решений при минимуме ошибок. Но тут важно сделать поправку: например, знаю случаи, когда прекрасные шахматисты, просчитывающие многосложные комбинации на доске, в жизни оказывались почти дебилами. – Насколько объективен IQ, коэффициент интеллекта по-американски? – В среднем это отражает возможности человека, но результаты тестов всегда относительны. Один легко справляется с заданиями, а у другого не столь быстрый ум, что не исключает правильности его решений и яркой одаренности в какой-то области. Существует предрасположенность к тому или иному роду занятий. – Как полагаете, Наталья Петровна, человечество умнеет по мере «взросления»? – То, что мы приобретаем в течение жизни, условно-рефлекторная деятельность, не наследуется. Так считается по классическим работам Павлова и других физиологов. – То есть каждому новому поколению приходится начинать с нуля? – Человечество накапливает опыт в виде разнообразных знаний, открытий, но практические, житейские навыки мы обретаем самостоятельно. Все. Даже гении. – А правда, что гении обязательно должны быть малость того, не от мира сего? – Нет, есть среди них и вполне адекватные. Тут работает другое правило: гением нельзя стать, им надо родиться. Для этого нужна особая функциональная организация мысли, идеальная биохимия. – Вашего деда Владимира Михайловича Бехтерева называли гением. – И называют… Кстати, это его портрет. – Он всегда висел в кабинете? – Нет, я повесила фото, когда стала академиком. До этого было как-то неловко. Получилось бы, будто я намекаю на родство с великим ученым. – Не любите играть в поддавки? – А зачем? Это не мой стиль. – И ни на минуту не забываете, что человеческие эмоции – лишь химическая реакция, происходящая в мозгу? – Ну уж нет! Когда сама переживаю сильные чувства, мне в голову не приходит думать о каких-то реакциях. Или я, по-вашему, не человек? – Все равно ощущение, что окружающие для вас, Наталья Петровна, словно прозрачные, что вы видите их насквозь. – Я не ясновидящая, хотя, например, много чего понимаю в моей внучке, которой 23 года. Прелестное создание! И с сыном отношения у меня прозрачные. Это самый дорогой мой человек. Никого ближе нет. Даже настроение портится, если долго его не вижу. Нам вместе так интересно! И дело не в том, что мы работаем в одной области. Недавно Святослав привез из Англии восемь видеокассет «Саги о Форсайтах». Фильм обсуждали «полуфразами»: достаточно было перекинуться двумя-тремя словами, чтобы понять друг друга. Это здорово, это помогает не думать об усталости от жизни. Сверхъестественное – то, чему еще нет объяснения – Притомились, Наталья Петровна? – Пожалуй, да. Профессия, работа всегда давались мне легко, но этого было мало. Прежде я позволяла себе многое из того, что теперь сделать не в силах. Могла и на крыше вагона прокатиться, и в случае нужды заработать на жизнь покраской потолков и стен. А сегодня? Появились ограничения. Физические. Не хочу этого. Не привыкла болеть, чувствовать себя слабой. – Может, поэтому и открыли свое Зазеркалье, некий иллюзорный мир, где физические кондиции не так уж важны? – Не торопилась бы называть этот мир иллюзорным. Вопрос намного сложнее, чем кажется. У меня на столе лежит недочитанная автобиография индийского йога. Он описывает поразительные вещи, рассказывает, например, о двух женщинах – европейке и индианке, которые десятки лет жили без пищи. Ничего не ели! Это не фантазии автора, а документально подтвержденные факты, не поддающиеся логическому пониманию. В книге приведены случаи материализации, дематериализации, выхода из тела. Прочитаешь такое и… – …в сверхъестественное поверишь? – Дело не в вере. Скажем, феномен клинической смерти, выход человека из телесной оболочки, взгляд на себя со стороны, доказаны наукой. Но ведь за клинической смертью наступает биологическая. Что происходит тогда? Задавала себе вопрос: согласна ли я уйти совсем, чтобы от меня ничего не осталось? Согласна. Хотя, не скрою, интереснее, если бы ТАМ что-то оказалось. Я верю тому, что написано в житиях святых, что рассказывает мне отец Геннадий, настоятель Софийского собора в Пушкине… – Как вы к этому пришли, Наталья Петровна? – Я пережила напасть… В 1990 году против меня шла кампания жуткой травли. Жуткой! Публикации в прессе, митинги у стен института, лозунги, плакаты… Не думала, что вынесу подобное. И вот, когда все, казалось, миновало, неожиданно случились две смерти – мужа и приемного сына. В одни сутки. Это был тяжелейший удар… Через пару недель после этого со мной стало твориться странное. Начались видения. Внешне я продолжала вести нормальную жизнь, но внутреннее потрясение оказалось так сильно, что я даже заподозрила у себя психическое заболевание. Консультировалась со специалистами, пробовала разные средства. Ничего не помогало! Когда-то у меня уже был фобический невроз, невроз ужаса… – Что это? – Однажды я летела из Москвы в Будапешт в самолете, который должен был разбиться. Добрались чудом, садились на крыло или, как говорят летчики, на плоскость… Домой я возвращалась уже поездом. Поездом, который ночью загорелся… Вспыхнул соседний вагон, люди из него выпрыгивали в нижнем белье… Словом, увиденное произвело «некоторое» впечатление. Вид самолета, вагона метро или поезда, даже включенный в парикмахерской фен вызывали ужас. Не страх, а именно ужас. Это не передать словами! Но я сама себя вылечила, потом и другим помогала избавиться от подобного невроза. Однако то, что случилось со мной в 1990-м, было совсем иным. Я пришла к выводу, что это не болезнь, не патология, а вариант измененного состояния сознания. И вот тогда мне порекомендовали поговорить с отцом Геннадием, с которым мы теперь в хороших отношениях. Я все ему рассказала, он понял и спросил: «Вы в самом деле хотите расстаться с видениями? Очень многие живут с этим». Я сказала: «Хочу». Тогда он вернул меня в нормальное состояние. Вот и вся история. Теперь у меня есть вера, но нет признания правильным абсолютно всего, что делается от имени Господа. Даже Папа Римский покаялся за грехи инквизиции и правильно сделал… Вот вы напечатаете это, и будет грустно. Мое личное дело, верить или нет. Не хочу никого соблазнять верой или настраивать против нее. Пусть каждый решает сам… ЛИЧНОЕ ДЕЛО Наталья Петровна Бехтерева более четверти века носит звание академика. В 1975 году она была избрана академиком Академии медицинских наук СССР (сейчас – Российская академия медицинских наук), в 1981 году – академиком Академии наук СССР (ныне – Российская академия наук). Автор фундаментальных трудов по физиологии, психической деятельности. Лауреат Государственной премии. Внучка Владимира Михайловича Бехтерева, российского невролога, психиатра и психолога, основателя научной школы. Научный руководитель Института мозга человека, где директором – Святослав Медведев, сын Натальи Петровны.
Источник
Известный ученый, академик, глава Института мозга Наталия Бехтерева в своих книгах откровенно писала, что постепенно пришла к вере в Бога и признала некое не объяснимое современной наукой явление, которое она назвала Зазеркальем: “Я знаю, как опасно двинуться в это Зазеркалье. Я знаю, как спокойно оставаться на широкой дороге науки… Но кажется мне, что на Земле каждый, в меру своих сил, должен выполнить свой долг…” И внучка великого русского физиолога Владимира Бехтерева рассказала о личном опыте встречи… с потусторонним. Когда сын ее мужа от первого брака Алик покончил с собой, она, подъезжая к дверям квартиры покойного, явственно услышала его разговор с отцом, которого не могло быть.
Не выдержав смерти любимого сына, вскоре умер и муж. После этого Наталия Петровна не раз видела его, разговаривала с ним наяву – интересно, что при сем зачастую присутствовало третье лицо, ее помощница, которая в точности повторяла то, что видела и слышала сама Бехтерева.
Являлся ей покойный муж и во снах… В книге “Магия мозга и лабиринты жизни” академик Бехтерева описала несколько своих “странных снов”, которые приходили к ней в переломные моменты жизни – накануне ареста и расстрела отца в конце 1930-х годов, или после смерти мужа, который не успел при жизни донести до нее свою волю…
В конце концов выяснилось, что покойный муж являлся к Наталии Петровне с определенной целью: просил ее внимательно прочесть и издать его незаконченную рукопись. Что она и сделала.
“Осень 1990 г. 25 сентября внезапно и трагически умер мой муж в связи с самоубийством его сына от первого брака. Я переживаю случившееся бесконечно тяжело, ставлю цветы перед большим портретом мужа (И.И.), подолгу говорю с ним. О чем? Не знаю. Засыпаю под утро. Во сне просыпаюсь. Иду вниз, к скамейке под окнами квартиры. Перед скамейкой стоит И.И., на скамейке лежит кипа листов с машинописным текстом, рядом кто-то, кого я не вижу, с ним разговаривает И.И. Я спрашиваю: «Что происходит, о чем разговор?» Он: «Подожди, не мешай сейчас». Идем по лестнице в квартиру. Я зову в комнаты, он идет в кухню, становится у окна. И.И. сердится: «Зачем ты меня здесь похоронила?» Я: «А где надо было?» – «Конечно, на Богословском, там все мои, убрали бы дерево, ну что тебе стоило! Рубль какой-то лишний!» (Задумчивое Серафимовское кладбище… Всегда захожу в его прелестную деревянную церковку. Привыкла к ее священникам – отцу Василию, отцу Николаю…) «Ну ладно, что ты отдала Жене (сын, оставшийся в живых)?» Я: «Дачу, „Волгу“». На дачу он машет нетерпеливо рукой, а на «Волгу»: «Молодец, это правильно». Я пытаюсь сказать, что еще отдано, – нетерпеливый взмах руки: не надо. Я спрашиваю: «Но как же ты пришел? Ты же умер?» – «Да, умер, очень надо было – отпустили». – «А что там, где ты?» – спрашиваю. «Ни-че-го». – «Но из ничего нельзя прийти». – «Узнаешь потом. Ты никогда для меня не имела времени, я тебе был не нужен». – «Как, я же тебя так люблю». Он: «А, я не о том, не было времени, обходилась сама, не просила. Теперь проводи, все поняла?» Проводила, разделась и легла в постель. Проснулась в ужасе, кинулась к портрету: «Скажи, зачем ты приходил?» Сутки промучилась, не могла понять причины прихода. В приход верила безоговорочно. На следующий день (воскресенье) утром – опять к портрету: «Я сейчас лягу, усну, как хочешь – приходи, объясни, я не поняла. Я очень прошу, требую: приходи, объясни». Засыпаю сразу. Снится обычный сон. Пустая трехкомнатная квартира. По ней ходит улыбающийся И.И. В руках у него листки с машинописным текстом. Обнимает меня ласково: «Ну что ты не поняла? Ты знаешь, рукопись не успел издать, ты не прочла, не было у тебя для меня времени. Постарайся!» И я проснулась.
Прочла рукопись, и после правок специалистов с помощью доброго, умного человека (Константина Абрековича Баршта) удалось издать ее. Хорошая вышла книга”. (Н.П. Бехтерева. Магия мозга и лабиринты жизни)
“Анализу это не поддается, – говорила Бехтерева, – но уверенность в реальности феноменов у меня полная”. Она полагала, что в так называемом состоянии измененного сознания наш мозг способен выходить как бы в иные измерения, за черту, куда наука пока переступить не может. Некоторые люди, обладающие парапсихологическими способностями, видимо, “общаются с Зазеркальем” и в обычном своем состоянии. По ее мнению, изречение одного английского ученого: “Все то, чего я не могу измерить, не существует”, безнадежно устарело.
Не менее интересна запись Н.П. Бехтеревой о встрече и разговоре с Вангой, около имени которой теперь так много спекуляций. Рассказ об этом Наталья Петровна включила в главу, которую так и назвала “Зазеркалье”:
“Перед встречей с Вангой я очень хотела помолчать и сосредоточиться. Но, случайно или нет, мое окружение, приехавшие со мной медики, сделало все, чтобы это было невозможным. И я договаривала ответ на какой-то очередной вопрос, когда меня позвали к Ванге. Малюсенькие деревенские сени – ну, что-нибудь метра два на полтора. У окна стол. Против входа на стуле за этим столом сидит Ванга, «тетя Ванга», которая всех называет на «ты» и которую надо также называть на «ты». Она слепая, лицо перекошено, но по мере того, как на нее смотришь, лицо кажется все более и более привлекательным, чистым и милым, хотя она поначалу была уж никак мной не довольна. Не было у меня традиционного куска сахара, который я должна была сутки держать при себе до прихода к ней, – по убеждению Ванги, кусок сахара за сутки впитает в себя информацию о приходящем, а затем Ванга пальцами рук ее считывает. Традиционный подарок… Я подарила ей чудный павловопосадский платок в полиэтиленовом пакете. Ванга протянула руку за сахаром. «Нет у меня сахара, тетя Ванга…» Вынула из пакета платок: «Ах, да ты же совсем его не трогала» – и начала поглаживать полиэтиленовый пакет. «Ты зачем пришла? Что знать хочешь?» – «Ничего специального, – ответила я, – хотела познакомиться с тобой. Я исследую свойства мозга человека, и мне хотелось самой поговорить с тобой». – «Для науки, значит, ну да. Марию знаешь? Якова знаешь? Сергея?» – «Нет, тетя Ванга, не знаю».
Помолчала Ванга, откинулась на стуле, что-то недовольно пробормотала (кажется, о науке) и вдруг слегка отклонилась влево, лицо стало заинтересованным. «Вот сейчас твоя мать пришла. Она здесь. Хочет тебе что-то сказать. И ты ее можешь спросить».
Зная, что Ванга нередко говорит о недовольстве ушедших в иной мир родственников, о том, что они сердятся из-за невнимания детей к их могилам, я, ожидая того же ответа, сказала Ванге: «Мама, наверное, сердится на меня». (Мама умерла в 1975 г., я у Ванги была в 1989-м. Я после смерти мамы ездила пять лет подряд к ней на могилку.) Ванга послушала-послушала и вдруг говорит: «Нет. Она на тебя не сердится. Это все болезнь; она говорит: это все болезнь». (Кстати, мама при жизни часто именно так и говорила.) И далее – мне, одновременно показывая руками: «У нее же был вот такой паралич. – Руки Ванги имитируют дрожание. – Вот такой». – «Паркинсонизм, – комментирую я. – Да, да, правильно, паркинсонизм. Так и было, мама двенадцать лет болела тяжелейшим паркинсонизмом…»
«У матери к тебе две просьбы: сходи к монахам и закажи, чтобы ее поминали. К монахам». – «В Ленинграде, – спрашиваю я, – в Москве?» – «Да нет, к монахам». – «Загорск?» – «Да, да, Загорск. А вторая просьба – поезжай в Сибирь». – «Навсегда? Когда? Куда?» – «Куда тебе сказано, в Сибирь. Не навсегда. Когда? Сама поймешь, скоро… А что это – Сибирь? – Ванга смеется. – Город? Место?» – «Да никого у меня в Сибири нет. И зачем я туда поеду?» – говорю я. Ванга: «Не знаю. Мать просит».
Кстати, совершенно неожиданно по приезде в Ленинград я получила приглашение в Сибирь на чтения, посвященные моему деду – академику В.М. Бехтереву. И не поехала. И жалею об этом до сих пор. Значительно более поздняя поездка оказалась просто приятной: Байкал красив и с пологой и со скалистой стороны.
Может быть, если бы… Но кто может сейчас ответить на этот вопрос?!
А дальше Ванга начала меня спрашивать: «Где твой отец?» – «Не знаю», – не совсем правду ответила я. «Как же ты не знаешь, ведь это же было убивство, убивство! А где гроб? (Гроб – это могила.) Гроб его где?» – «Не знаю». – Здесь уже правда. – «Как же ты не знаешь, ты должна знать, ты постарайся – и будешь знать».
Ах, Ванга, Ванга, подумала я, ну кто же мне скажет, где лежат кости моего расстрелянного отца!
Сказали. Переспросила через другие каналы. Подтвердилось. Весьма вероятно, что вместе с такими же несчастными мой отец похоронен вблизи Ленинграда, в Левашово…
«А ты зачем ходишь к замминистра? Не твой это человек, пообещает – и ничего тебе не сделает, ходи к министру. Это – твой человек» (Ванга). Действительно, в последнее время я пробовала решать организационные, строительные и денежные вопросы с заместителем министра здравоохранения СССР. Ничего из этого не вышло. Позже я к нему, по крайней мере систематически, не обращалась. Трудна директорская должность, особенно директора вне Москвы. От этой непролазной бюрократии я уставала больше, чем от всего остального. Поэтому и решила избавиться от директорства к 65 годам. О чем объявила в 64 года вполне официально. Чем и развязала в институте яростную борьбу за власть. Но об этом – в другом месте.
Мне казалось, что о моих походах к замминистра тетушка Ванга уж никак не должна была знать. Догадалась случайно? Сейчас полагаю – догадаться об этом невозможно: мои приезды в Москву были в разное время.
Дальше: «Что-то я очень плохо вижу твоего мужа, как в тумане. Где он?» – «В Ленинграде». – «В Ленинграде… да… плохо, плохо его вижу». Несколько месяцев спустя мой муж умер в весьма трагической ситуации. Имели ли слова Ванги отношение к страшным моим личным событиям? Не знаю. Не думаю.
«А несколько лет тому назад рядом с тобой было три смерти». Я как-то не сообразила и сказала: «Да, дед, отец, мать». – «Ну что ты об отце и деде, те погибли много раньше. Трое – почти рядом». Правда, подумав, молча согласилась я, было так. Моя мать, жившая с нами, мать первой жены моего мужа и моя единственная, очень любимая мною подруга. С расстоянием между смертями около двух лет. Но почему вдруг об этом?! Хотя сейчас я бы ответила себе: а почему бы и нет? Ведь я не задала определенного вопроса Ванге, я просто хотела ее послушать. Да, смертей было три. И вдруг: «А ты, может быть, о себе беспокоишься? Так у тебя со здоровьем все в порядке. Вот сестра твоя не выздоровеет, так и будет болеть, не поправится никогда». Да, мне нездоровилось, а сестра моя лежала, уж не знаю который раз, в больнице. И сейчас она хворает, и все то же, то же, что и было. Моложе меня на девять лет, в 55 лет вышла на пенсию, теперь – инвалид первой группы. А что с ней? Трудно сказать. Язва голени – то есть, то нет. Хроническая язва голени. Нет сил. Замедленность движений. Не всегда может встать. В давние времена про таких говорили – сглазили. Сглазили – и что тут гадать докторам, тем более что ни лучшие, ни просто хорошие доктора помочь ей не могут. А была она в юности редкой красавицей: высокая, стройная, белокурая, зеленоглазая. Да недолго была. Уже к тридцати – тридцати пяти стала просто миловидной женщиной, а к пятидесяти поверить в прошлую красоту было уже невозможно. Очень любила ее мать, и она была дочерью, душевно близкой матери. И вот прошло десять лет после моего разговора с Вангой. Моя сестра, слава Богу, жива. Но она действительно не вылечилась. Ей – скажем так – не лучше. Всё то же. Но как об этом могла знать Ванга, «тетя Ванга»? Ведь то, что я ей сказала о болезни сестры, было очень невинно: «Немножко приболела, скоро поправится». – «Твоя сестра не поправится». Откуда ей это было известно? Не знаю. И мой муж, и сестра были от Ванги на одинаковом расстоянии. Откуда ясное видение событий, связанных с моей сестрой, и – «мужа твоего неясно вижу, как в тумане»? Не знаю.
Было и что-то еще. Вспомню – доскажу. Тогда, когда подобные встречи происходят, кажется, будешь помнить каждое слово всю жизнь. А потом и это, как, к счастью, и другое, постепенно бледнеет, как будто на прошлое ложится все менее прозрачная пелена, через которую все еще просвечивают факты и потихоньку бледнеют, выцветают краски, выцветают и эмоции. Как прекрасно, что эмоции могут выцветать! Как великолепно, что прячутся в сундуки истории великие и малые трагедии! И пусть с ними даже уйдут и прошлые радости. Это – цена! Я готова ее платить, хотя есть у большинства людей своего рода защита – берегут они память о радостях. И поэтому – «что прошло, то будет мило».
Лиц, претендующих на возможности видеть прошлое, настоящее и будущее, очень немало. В мои задачи не входит ни их оценка, ни сравнение, ни отделение «чистых» от «нечистых», истинных пророков от шарлатанов. Мне важно было повидаться с человеком, чьи особые свойства действительно прошли проверку и числом и временем, – мне неважно, сколько их, похожих или даже таких же. Пусть один, пусть тысяча. Мне важно было убедиться самой: да, такое бывает. И далеко не всё можно отвергнуть, как добытое «штатом осведомителей». (Н.П. Бехтерева. Магия мозга и лабиринты жизни)
О жизни Натальи Бехтеревой: https://eho-2013.livejournal.com/636156.html
Источник